На исходе дня. История ночи
Шрифт:
Ночь хранила день. Соседские вечеринки и рабочие посиделки освобождали от самых срочных дневных занятий. Новости и слухи надо было переварить и обсудить до того, как они становились достоянием улицы. В значительной степени veillees и подобные сборища не только отражали общинное сознание, они также формировали и усовершенствовали его, оставляя в стороне мнения и вкусы социальной элиты. В более широком смысле такие мероприятия, сохраняя и защищая устное наследие общин доиндустриальной эпохи, были жизненно важными для передачи следующим поколениям древних традиций. «Вечерним развлечением вокруг любого очага был пересказ историй давних времен», — отмечал некий шотландский священник. Очевидно, вечерние посиделки помогали смягчить суровые будни, позволяя соседям разделить друг с другом и нужды настоящего, и память о славных деяниях прошлых лет. «Работа переставала быть тягостной», — писал посетивший Ирландию путешественник. Пока в очаге горел огонь, искусство мудрого рассказчика уносило счастливых слушателей в далекие страны и эпохи. На несколько бесценных часов в тусклой, продуваемой ветрами хижине крестьяне могли стать богачами или знатными господами и дамами. Современник писал о простом люде: «Народные сказки и истории, которые они слышат во время veillees, производят на них большее впечатление, чем проповеди священников»67.
Глава седьмая
Всеобщая благодетельница
Социализация, секс и уединение
I
Ночь — благодетельница всего, что дышит: большая часть счастья на земле приходится на время ее правления.
Разумеется, даже трудовой люд не всякий вечер посвящал работе. Как и более состоятельные семейства, бедняки использовали свободные часы в свое удовольствие. В балладе XVI века говорилось: «Наградой станут работяге по завершении трудов утехи радостные ночи и наслаждения покров». Значительная часть вечеров отводилась, прежде всего мужчинами, отдыху и развлечениям. «Бог установил отдохновение от тяжких забот», — утверждал голландский писатель2.
Если современные представления об отдыхе только начинали формироваться в доиндустриальный период, то традиционные понятия «праздности», «удовольствия» и «забавы» уже и тогда были общими для всех сословий. Саффолкский фермер Уильям Коу регулярно заносил в дневник записи о ночах, проведенных в «забавах». «До полуночи развлекался», — отметил он четыре разных случая в январе 1694 года. Городские и сельские работники днем на время прерывали свои занятия, чтобы перекусить и передохнуть, но эти передышки были, как правило, короткими, особенно для тех, кто зависел от хозяина или нанимателя. Подобно воскресным и праздничным дням, ночь представляла собой достаточно длительный период для того, чтобы расслабиться и получать удовольствия. Отсюда и ликующий рефрен, звучащий на маскараде XVII века, устроенном Компанией бакалейщиков Лондона: «Трудиться мы готовы целый день, / А ночь веселье дарит нам взамен. / Приносит шутки, табака дымок / И бурный наслаждения поток» [40] 3.
40
Перев. М. Буланаковой.
Конечно, некоторые люди по возвращении домой просто валились с ног от усталости и едва могли подняться, чтобы поужинать, особенно это касалось селян, у которых летняя работа в поле забирала все силы. Джон Обри из Южного Уилтшира сокрушался, что работникам, «измотанным тяжелым трудом», не хватало «свободного времени для чтения и размышлений о религии, и они прямиком направлялись в постель отдыхать». Некий доктор из департамента Верхняя Луара в 1777 году описывал, как крестьяне «возвращались домой вечером, изнуренные, измученные и несчастные»4. И все-таки для подавляющего числа людей ночь представляла собой нечто большее, чем просто перерыв на сон между двумя рабочими днями. Несмотря на множество опасностей, именно ей, а не утру или дню отдавали предпочтение.
Среди представителей среднего класса были популярны карты, кости и другие азартные игры. Житель Сассекса Томас Тёрнер и его жена любили вист, брег и криббедж, а вот пастор Вудфорд часто играл в нарды. Выиграв два шиллинга в кадриль, он сообщал: «Сегодня вечером нам было очень весело, и мы засиделись допоздна». Как правило, присутствовала и выпивка. «Ни один из нас не ушел спать трезвым», — замечал Тёрнер после ночной пирушки с друзьями. В другой раз он писал: «Мы продолжали пить как кони… и петь, пока многие из нас не напились, а затем пустились в пляс, срывая парики, шляпы и колпаки. И продолжали в том же духе (своим поведением больше напоминая сумасшедших, чем людей, которые именуются христианами)». В ту эпоху в Новой Англии местные власти считали подобное поведение неправомерным, и судебные отчеты пестрели записями о разбирательствах касательно пьянства в «неподобающее время»5.
Подробный дневник голландского учителя Давида Бекка показывает, каким был уровень социализации у представителей среднего класса в Гааге начала XVII века. Судя по наблюдениям Бекка, лунными вечерами родственники и друзья часто навещали друг друга. Возможно, недавно овдовевший автор дневника являл собой несколько нетипичный пример человека, стремящегося уйти из дому, но исключением в среде своих женатых приятелей он отнюдь не был. Сеть его ночных знакомств обширна. Помимо своего брата Хендрика, дяди, матери и тещи, Бекк общался с многочисленными друзьями, включая оружейника, который однажды январским вечером пригласил его на «праздничный ужин по случаю забоя скота». Несмотря на происходившие время от времени уличные убийства и пожары, ночи были заполнены поздними трапезами, пересказами старых баек, музыкой и беседами у огня «о тысяче вещей». Рекой текли вино и пиво. «Разговаривали и вместе согревались», — записал Бекк о ноябрьском вечере «доброго веселья», проведенном у брата. Спустя несколько дней в доме своего портного он присоединился к компании, коротавшей время «за песнями, танцами, игрой на лютне и прыганьем, подобно непослушным гаагским детям». Он ушел только в два часа ночи, «очень пьяный»6.
Социальная жизнь Сэмюэла Пеписа в Лондоне эпохи Реставрации была во многом соизмерима с существованием подобного рода. Близкие друзья Пеписа отличались большей изысканностью, а сам он был гораздо свободнее в собственных вкусах, чем Бекк. Но в остальном их времяпрепровождение было сходным. Если Пепис не работал допоздна в морском министерстве и у него не были назначены деловые встречи, то он проводил ночи за картами, трапезой с обильной выпивкой и едой, слушая музыку, как дома, так и за его пределами. «Просидели за картами после ужина до двенадцати ночи; так что при луне домой и в постель», — записал он в январе 1662 года. В другой вечер он оказался в собственном саду с сэром Уильямом Пенном, комиссаром морского министерства, и обоим было наплевать на ночное небо. «Мы оставались там до полуночи, беседуя и распевая песни, прихлебывая большими глотками кларет [41] , поедая ботаргу [42] , хлеб с маслом, и светила луна. Так что в постель — очень даже нетрезвым»7.
41
Кларет — название, данное англичанами импортируемому из Бордо красному вину.
42
Ботарга — деликатес, прессованная сушеная икра кефали (реже — тунца).
В раннее Новое время множество людей собиралось в пивных. В крупных и малых селениях эти заведения представляли собой средоточие социальной активности мужского населения. Посетители приходили сюда по вечерам, дабы поиграть в азартные игры, обменяться новостями, пошутить, но прежде всего, чтобы отдохнуть от работы, семьи и повседневных забот. В отличие от постоялых дворов, которые предоставляли усталым путникам ночлег, еду и вино, пабы предлагали мужчинам места для встреч более комфортабельные, нежели в их собственных домах. На континенте разновидностью пивных были французские кабаре, немецкие Wirthaus и испанские venta. Обстановка там была скромной: стулья и столы, а также огромный очаг. В интерьере некоторых из них имелись деревянные перегородки для того, чтобы обеспечить относительную интимность. В Англии в последовавшие за Реформацией десятилетия популярность пивных росла по мере того, как в прошлое уходили традиционные народные развлечения — религиозные праздники и связанные с ними забавы. «Я за всю свою жизнь не видел столько таверн и пабов, сколько их в Лондоне», — изумлялся Томас Платтер. Еще в 1628 году Ричард Роулидж пояснял: «Когда людям повсеместно запретили ходить на привычные им старые, древние состязания и игры, что последовало? Ну конечно, постоянное пребывание в пивных…<…>…так что люди по-прежнему могли встречаться, публично ли развлекаясь вне дома или в уединении в пабе. <…> Раньше проповедники клеймили флирт и совместные танцы девушек и юношей, а сейчас им приходится обличать пьянство и распутство, которые втайне процветают в пивных»8.
Пабы обслуживали в основном низшие слои населения, тогда как постоялые дворы и таверны привлекали более зажиточную клиентуру. Хотя купцы, йомены и состоятельные ремесленники удостаивали пивные своим визитом, все же значительная часть посетителей происходила из крестьян, подмастерьев, слуг и прочего бедного трудового люда. Они были как холостыми, так и женатыми, молодыми и среднего возраста. Согласно данным ряда подробных исследований о питейных заведениях Лондона, Парижа и Аугсбурга, наибольшее число клиентов приходили под вечер. Тогда как дневные посещения, в перерыве между работой, обычно были кратковременными, вечерние визиты могли длиться часами. Один француз, посетивший Лондон в начале 1660-х годов, заметил: «Портной или башмачник, если только у него нет срочной работы, оставляет свои труды и вечером отправляется выпить», при этом «частенько» он возвращается «домой поздно». Корреспондент из London Chronicle проклинал «дурацкое развлечение — вечером просиживать в пабе по три-четыре часа». Употребление эля, хмельного пива или вина приносило европейцам чувство мгновенного удовлетворения. Польский поэт XVII века заявлял:
Да, наши господа есть бедствие великое для нас, Поскольку обдирают и стригут, подобно овцам, всех подчас, Нет мира нам и в мире не найти нигде желанной тишины, Лишь с кружкой пива, все забыв, мы с господами перед Господом равны [43] .Значение имела и питательная ценность напитков, «без которых крестьяне не смогли бы существовать, ибо их пища в основном состояла из продуктов, обеспечивающих плохой или недостаточный рацион», как утверждал один писатель. Пиво и эль были более безопасными для питья, чем молоко и вода, и к тому же они служили источником тепла, были «теплейшей подкладкой для шкуры голого человека», по выражению поэта Джона «Водного» Тэйлора9.
43
Перев. М. Буланаковой.