На исходе дня. История ночи
Шрифт:
Сколько бы ни длилась конечная фаза бодрствования, совместный сон предоставлял человеку надежного товарища, доверие к которому определялось степенью близости, недоступной в дневное время. «Большинство людей, — писал эссеист, — следуют природе, только пока они в ночных рубашках», тогда как «всю активную часть дня они играют роли». Стремление к общению, свойственное партнерам по ночлегу, может пролить свет на загадочное выражение «blanket fair» [85] , которое в Шеффилде, в других частях Англии означало «отход ко сну»54. Некоторые компаньоны редко раскрывали свою душу или выказывали «расположенность к беседе», как, например, дорсетширский соколиный охотник, объяснявший свое нежелание разговаривать любовью к чтению по ночам. Но в большинстве случаев их отношения представляются прочными, они называют друг друга «товарищ по ночлегу» (bedfellow) или «компаньон», ухаживают друг за другом во время болезни и делятся секретами. Не имея возможности посещать школу, в XVI веке подмастерье Саймон Форман «ночами брал уроки» у своего партнера по ночлегу Генри, который ходил в «бесплатную школу» днем. В сказке эпохи Реставрации «Принцесса Клория» (The Princess Cloria; 1661) мужской персонаж Локринус выражает удивление, что государственный муж Геркромбротус
85
Ярмарка под одеялом (букв., англ.).
Лежа бок о бок в темноте, партнеры испытывали более сильное желание нарушить общепринятые социальные нормы. Слуги-мужчины, пользующиеся одной постелью, могли быть вовлечены в гомосексуальные отношения. Подобным образом, когда подневольные мужчины и женщины в маленьких семьях спали все вместе, это нередко приводило к появлению на свет незаконнорожденных детей56. Совместный сон мог также извратить отношения между хозяином и слугой. Однако, какими бы иерархическими, лишенными заботы друг о друге ни были взаимоотношения домочадцев в течение дня, постель часто меняла их характер. В «Английском мошеннике» (The English Rogue; 1671) госпожа, обычно спавшая вместе со служанкой, «очень свободная во всех» своих «суждениях», знакомит ее «с разнообразными приемами» обольщения «возлюбленных». Менее изысканным является ночное «состязание в выпускании газов» между госпожой и горничной, о котором повествует песенка эпохи Реставрации «Она пошла, когда стемнело, спать». Ложась вместе с хозяйками, служанки по ночам были избавлены от плохого обращения своих мужей. Говоря кратко, словами автора «Гимна темноте» Томаса Ялдена, «Свет различает, а ты равняешь». Авторы книги о правилах поведения считали необходимым напомнить партнерам по ночлегу, что нужно уступать тому, кто чем-либо превосходит другого: «Каждый раз, когда ты ложишься с человеком, который выше тебя рангом, узнай у него, какая сторона кровати ему больше нравится». Госпожа де Лианкур советовала своей внучке никогда не спать в одной постели с прислугой, поскольку слуги будут «вести себя не как должно, не уважительно по отношению к тебе, а наоборот, и не станут соблюдать чистоту и благопристойность»57.
Более всего менялись отношения между мужем и женой. Они несли в себе редкую потенциальную возможность физической и эмоциональной близости. Как и днем, некоторые мужчины оставались бездушными — грубыми, эгоистичными и глухими к просьбам своих жен. Сильвия в «Атеисте» (The Atheist; 1684) обличает типичного супруга, «тупого и никуда не годного, он ложится в кровать вялый и ничего не хочет, ворочается, ворчит, храпит». Еще меньше повезло Мэри Артур из Массачусетса, которая в 1754 году была «вышвырнута» своим мужем из кровати с такой силой, что жилец, находившийся совершенно в другой части дома, испугался землетрясения58. Однако, вынужденные проводить врозь большую часть дня, в ночное время супружеские пары предавались тихим беседам, играм и сексуальному наслаждению. Интимные ночные разговоры посвящались событиям дня или — чаще всего — неотложным делам. Во «Втором рассказе монахини» из «Кентерберийских рассказов» Чосера служанка Цецилия говорит мужу:
О милый мой, внемли своей невесте! Я тайну некую тебе по чести Должна поведать [86] .Лорд Уористон «долго рассуждал» со своей женой о библейском стихе, тогда как Пепис получал «большое удовольствие от разговоров и рассуждений» в постели. У Босуэлла, неверного супруга, подобно Пепису, усиливалась депрессия, если он находился вдали от своей «доброй постели» и «дорогой жены»59.
Когда утомленные души укладывались спать, традиционные различия в положении жен и мужей сводились на нет и в патриархальной семье наступали редкие моменты автономии женщины. Половые границы восстанавливались. Пребывание в постели в темноте побуждало жен к выражению интересов, неподобающих в другие часы. «Женщины знают время своего ремесла, — заявил Джошуа Суитман в 1702 году, — ведь ночью они сделают из мужчины воск». Легендарными приемами были лесть и хитрость, равно как и воздержание от сексуальных отношений или вызывающая жалобы мужей «холодность» в постели. «Всячески избегайте раздора в спальне, — рекомендовал специалист мужчинам, — чтобы доставляющее удовольствие событие поднимающейся нежности» не превратилось еще в одну неприятность. «Пятнадцать радостей брака» (б. д.), женоненавистнический труд эпохи позднего Средневековья, подробно излагает тактику, которой, по слухам, пользуются жены для свободного манипулирования своими мужьями60. Больше всего досаждало брюзжание, хорошо известное как curtain или boulster lecture — «альковная нотация». «Это метод, относящийся к правам женщин», — провозглашает мисс Плимлиммон в «Валлийской наследнице» (The Welch Heiress; 1795). В дневнике неизвестного, хранящемся у Джона Элиота из Коннектикута, содержится ясная оценка того авторитета, которым пользовались некоторые женщины. «Ее альковные нотации, — писал он о своей жене, — очень часты, суровы и длинны (через раз, а то и каждый раз или из ночи в ночь нам обоим почти совсем не удавалось заснуть), читаются самым отвратительным и оскорбительным языком… в них ворошатся старые истории о первой и второй жене, первом и втором ребенке и т. д.». Помимо упреков в адрес Элиота за прошлые женитьбы и презрительного отношения к его успехам в постели, жена иногда настаивала на том, чтобы он спал в другой комнате; то же самое делала супруга дорсетширского джентльмена Джона Ричардса, изгоняемого в столовую или погреб61.
86
Перев. И. Кашкина.
Постель была самым подходящим местом для проявления беспощадной жестокости к мужьям, что, правда, случалось редко. Здесь мужчину легко было отравить, поэтому никогда они не были столь уязвимы. Обиженная жена из Йорка предупредила своего грубого супруга, «что она, если захочет, ночью в постели может убить его». В Германии Маргарета Крафт из Гальбаха «вскоре после соития» убила своего второго мужа топором, укрыв потом в погребе навозом его расчлененные останки. В 1737 году в Коннектикуте муж — видимо, он храпел — получил от жены в раскрытый рот совок горячих углей, тогда как в Дерби подружка подмастерья чулочника по имени Сэмюэл Смит, когда тот лежал и спал в темноте, резанула его ножом по пенису. Она была недовольна тем, что «он добивался ее несколько лет и часто обещал на ней жениться, но всегда обманывал». Только потеряв «большое количество крови» и «испытав сильную боль», Смит «понял, что был не прав»62.
Глава одиннадцатая
Распускание связанного рукава
Тревоги
I
Счастливы те, кто могут во сне избавиться от своих проблем.
В современных концепциях сна доиндустриальной эпохи безоговорочным остается безрадостное убеждение в том, что наши предки, часто за неимением чего-то другого в их скудной жизни, наслаждались спокойным отдыхом. Хотелось бы думать, что, несмотря на каждодневные несчастья доиндустриального существования, по крайней мере большинство семей спали до рассвета в свое удовольствие. Вечерняя тишина вместе с подавляющей темнотой благоприятствовали необычайно умиротворенному отдыху изнуренных работой простых мужчин и женщин. Признанный современный специалист в области сна, воссоздавший эту «простейшую модель отдыха», характерную для периода, когда жизнь проходила на открытом воздухе, недавно восторженно писал: «По ночам нас освещают одни лишь звезды, заботливые руки матери-природы укачивают нас, отправляя назад, к сновидениям древних. Совсем неудивительно, что мы просыпаемся наутро с ощущением свежести и полноты жизни»2.
Наша ностальгия глубоко уходит корнями в западную литературу. Поскольку в течение XVI века тема умиротворяющего сна бурно развивалась в художественной литературе Англии и большей части континентальной Европы, она стала излюбленным сюжетом всех форм литературного восхваления, особенно драмы в стихах и поэзии. Сэмюэл Джонсон позже утверждал, что, поскольку поэтам требовалась «передышка от мысли», естественно, их «сильно волновал» сон, который не только давал «отдых, но нередко» уводил «их в более счастливые сферы». Житейские невзгоды еще более способствовали превращению постели в оазис безмятежности, «единственный источник спокойствия» поэтов, как называл ее немецкий врач Кристоф Вирсунг3. Авторы символически прославляли сон в качестве святилища, в котором заперты «чувства от своих забот». Макбет в знаменитом отрывке говорит о сне, «распутывающем клубок заботы». «О сон! — восклицал Уильям Маунтфорт, — только ты лечишь травмированные и расстроенные души!»4 Нет ничего удивительного в том, что писатели постоянно уподобляли сон нежному объятию смерти — «la mort petite» [87] , по выражению французского иезуита Луи Ришеома. «Они так схожи, что я не осмеливаюсь довериться ему, не помолившись», — заметил сэр Томас Браун5.
87
Маленькая смерть (фр.).
Однако сон приносил счастье не только привилегированным особам. То, что Эдмунд Спенсер назвал «забывчивостью сна», подобно смерти, как ничто другое, было присуще абсолютно всем. В эпоху, когда социальное различие, чин, продвижение по службе, как правило, властвовали в западных обществах, сон делал «несчастных равными счастливым». Сэр Филип Сидней назвал сон «богатством бедняка, свободой узника, беспристрастным судьей высших и низших». Для Санчо Пансы в «Дон Кихоте» (1605) сон — это «весы и гири, уравнивающие короля с пастухом и простака с разумником» [88] 6. Естественным следствием этого положения, восходящего к средневековой концепции «справедливого сна», было убеждение в том, что самым крепким сном действительно обладали люди с простой душой и мозолистыми руками — трудящиеся классы общества. Французский поэт писал о «сладком сне», который восстанавливает «отдыхом утомленные члены рабочего человека». Падающие от усталости простые крестьяне не брали с собой в постель никакие тревоги, нарушавшие сон богатых и влиятельных людей. В «Генрихе V» Шекспир писал:
88
Перев. Н. Любимова.
Разумеется, сон дарил утомленным мужчинам и женщинам всех рангов как некоторое освобождение от дневных тягот, так и заработанную тяжелым трудом передышку. Редкой была семья в начале Нового времени, которая не взвалила бы себе на плечи свою долю несчастий — как незначительных, так и серьезных. Главное воздействие сна было не просто физиологическим, но психологическим. Так, на сленге, распространенном в Восточной Англии, «заснуть» — это «забыть мир». По предположению Сары Каупер, если сон можно считать одним из блаженств жизни, то только потому, что «его удовольствия чисто негативны». «Когда наши души истощены, — заметила она, — мы хотим спать так же, как старики хотят умереть, только потому, что мы измучены нашим теперешним состоянием» (в действительности Каупер жаловалась, что ее муж, сэр Уильям, как правило, рано ложился спать, чтобы избежать ее общества). Даже полуночникам сон иногда давал случайное пристанище. Переживший, кроме всего прочего, «пьяный бред», Джеймс Босуэлл прокрадывался «в кровать» с целью спастись от ярости своей жены. «Я говорю „в", — признавался он позднее, — поскольку это было истинное убежище»8.
89
Перев. Е. Бируковой.
Возможно также, что успокоение, которое люди получали от сна, находилось в обратно пропорциональной зависимости от качества их жизни, ибо те, кто стоял ниже на социальной лестнице — к примеру, слуги и рабы, — мечтали о постели больше других. Французский священник отмечал: «У государя нет преимущества перед подданными, когда и он, и они спят». В постели короли отрекаются от короны, епископы — от митры, господа — от слуг. «Сон не имеет хозяина» — утверждала поговорка рабов Ямайки. В отличие от периода бодрствования, заполненного тяжелым, нудным трудом, отход ко сну при наличии тонкого матраса из соломы для большинства работников был истинным наслаждением, тем более что удобная мебель требовалась не многим. «Наш люд спит как мертвый», — пожаловался Сэмюэл Пе-пис, попытавшийся однажды ночью разбудить своего слугу. А когда в другой вечер его жена безуспешно звала прислугу, звоня в колокольчик, Пепис поклялся приобрести еще один колокол, большего размера9.