На исходе дня. История ночи
Шрифт:
Тем не менее основная часть населения, относившаяся к низшим слоям общества, продолжала страдать, пользуясь рваными одеялами и грубыми матрасами, ибо многим семьям было трудно позволить себе эти предметы первой необходимости. В Глостершире в конце XVII века большинство оставленных семьями описей имущества на сумму менее 50 фунтов стерлингов (ткачей, мелких фермеров, беднейших слоев ремесленников) включали в себя матрасы и кровати, но не простыни. Дом ткача в Гастингсе, который посетил поэт Джон «Водный» Тэйлор, был лишен каких-либо удобств: «Есть лишь пол в жилище том, / Нет столов и стульев в нем, / Нет клочка соломы даже, чтоб прилечь» [84] 40.
84
Перев. А. Сагаловой.
В Шотландии и Ирландии целые семьи спали на земляном полу, устланном камышом, соломой и вереском. Дело было не только в стоимости кроватей, но и в том, что они занимали много места в тесных жилых помещениях. В конце XVII века в Ирландии путешественник обнаружил, что «в лучших хижинах находилась одна кровать с перьевым матрасом, изредка больше, ибо перья стоили слишком дорого; она предназначалась для мужа и жены, все остальные спали на соломе, на одной простыне и под одним одеялом, у других были только одежда и одеяло, чтобы накрыться. В хижинах редко был какой-либо пол, кроме земляного». Как ехидно пошутил писатель Нед Уорд, «кровати стояли на таком прочном основании, что только землетрясение могло сдвинуть их с места» (курсив мой. — А. Р. Э.)41.
Мало чем отличались места для прислуги, за исключением тех, кому позволяли спать с кем-либо из членов семьи хозяина. «Что до слуг, — писал Харрисон в начале XVI века, — хорошо, если у них было чем укрыться, поскольку подстелить что-то под себя, дабы защитить тело от колкой соломы, протыкавшей ткань тюфяка своими острыми концами, они часто не имели возможности». Даже к XVIII веку самые удачливые слуги во Франции получили лишь узкие койки, на которые клали соломенные матрасы. Между тем служанка из Лондона Мэри Клиффорд, прежде чем ее избили до смерти в 1767 году, часто была вынуждена спать в господском винном погребе, «иногда» в качестве постельных принадлежностей имея «обрывок мешка» и «обрывок одеяла». Однажды вечером Пепис также заставил свою служанку, маленькую девочку, после побоев лечь в подвале. Ученики и подмастерья устраивались спать там, где позволяло пространство, в том числе на полу в мастерских своих хозяев. Больше всех повезло парижским подмастерьям-пекарям, которые спали в мешках из-под муки, забравшись на теплые печи42.
Нищим и бродягам было хуже всех. Городская беднота спала в проемах дверей, выходивших на улицы, или, если посчастливится, на примыкавших к витринам деревянных прилавках (bulks) или под ними — эти нищие получили в Англии прозвище «балкеры». Французский поэт XV века Франсуа Вийон писал об «отверженных под мясными прилавками». В 1732 году в Лондонском суде муниципального Совета отмечалось, что «бездомным детям позволено ночевать на помостах, прилавках и в других местах на городских улицах». Затем в течение нескольких лет молодых бродяг находили спящими в дуплах деревьев в Гайд-парке. Тележки для перевозки сена, конюшни и амбары служили «гнездами» для городских бродяг; например, в 1636 году близ Тьюксбери в амбаре, «голыми в соломе», были обнаружены 30 человек — мужчины, женщины и дети. «Ложиться по знаку звезды» (coucher a Venseigne de I'estoile) — французское выражение, касающееся судьбы бесчисленных нищих. Между тем многие из «беднейшего слоя» в столь отдаленных друг от друга местах, как Неаполь и Филадельфия, находили себе убежище в пещерах43.
Нехватка постельных принадлежностей означала, что семьи низших слоев, как правило, спали по два, три и более человек на одном матрасе, включая остающихся на ночь посетителей. Ночлег не только в одной комнате, но и под одним одеялом помогал сберечь топливо и приносил желанное тепло холодными ночами. Итальянская пословица настоятельно советовала: «В узкой кровати занимай середину»44. Вероятно, большинство родителей спали отдельно от детей, вышедших из младенческого возраста, хотя некоторые европейские крестьянские семьи, насчитывающие пять или шесть человек, делили одну кровать. Это не вызывало большого недовольства. «Помните ли вы те широкие постели, в которых так удобно было спать всем вместе?» — спрашивал своего собеседника Ноэль дю Фэй, сказочник XVI столетия. В бедных семьях, как заметил французский историк Жан-Луи Фландрен, общая постель имела особую ауру. Часто, будучи единственным, помимо стола, местом встречи домочадцев, она являлась неотъемлемым источником сплоченности семьи45.
«То pig» — распространенное британское выражение, означающее «спать вместе с одним человеком или более», когда каждый член семьи имеет определенное место в соответствии с возрастом и полом. Согласно записям одного из очевидцев начала XIX века, в ирландских семьях «ложатся, как заведено, по порядку — старшая дочь у стены, дальней от двери, затем все сестры соответственно возрасту, затем друг за другом мать, отец и сыновья и затем посторонние — странствующий коробейник, или портной, или нищий». Мужчины, располагавшиеся ближе к двери, прежде чем лечь спать, обеспечивали безопасность домочадцев. Что еще более важно, женская часть семьи была изолирована как от приглашенных гостей, так и от непрошеных посетителей. Вынужденный ночевать в доме у знакомого, Жак-Луи Менетра спал с краю, хозяин в середине и жена хозяина — у стены46.
В крестьянских семьях на ночь под свой кров брали домашних животных — общепринятая практика, сохраняющаяся в традиционных обществах по сей день. Кроме того, что находившиеся рядом животные обеспечивали защиту от грабителей и воров, они давали тепло, хотя «их экскременты были омерзительны». Как сообщают, в Уэльсе XVIII века «каждое строение» представляло собой Ноев ковчег, ведь, помимо прочего, считалось, что молоко станет лучше, если коровы будут смотреть на огонь. К тому же доить их в помещении было проще. Часто скот в домах привязывали к похоронным дрогам, хотя известно, что свиньи бродили свободно. В Шотландии и некоторых частях Северной Европы кровати с занавесями сооружались в толще стены, отчасти для того, чтобы получить дополнительное пространство для животных. По свидетельству посетителя Гебридских островов в 1780-е годы, коровью мочу обычно собирали в лохани и выливали, а навоз убирали только один раз в год47.
IV
Кровать — это лучшее место встречи человечества.
Даже состоятельные люди, находясь вне дома, иногда ночевали в общей постели. Правила поведения требовали, чтобы спящие вместе, особенно посторонние, выполняли общепринятые условности. Новые нормы вежливости в западном обществе распространялись и на сон. «Хороший, внимательный сосед» должен был лежать смирно, на своем месте, не натягивать на себя одеяло и «пожелать» своему компаньону «спокойной ночи», «когда тот скажет все, что хотел». Во французском разговорнике, составленном для английских путешественников, среди допускаемых хорошим тоном упреков значатся: «Вы плохой партнер», «Вы тянете одеяло на себя» и «Вы только и делаете, что брыкаетесь». Мало кто защищал свои привилегии столь же рьяно, как Филипп Орлеанский, единственный брат Людовика XIV. Его жена, герцогиня, признавалась: «Когда его светлость спал в моей постели, я должна была лежать так близко к краю, что иногда во сне падала, ибо его светлость не любит, чтобы до него дотрагивались; и если оказывалось, что случайно во сне я вытянула ногу и прикоснулась к нему, он будил меня и полчаса бранился»49. К XVIII веку среди представителей благородных классов стало распространяться презрительное отношение к совместному сну, что, быть может, и породило пренебрежительное выражение «постельная охапка». Ни в одной другой сфере жизни доиндустриальной эпохи растущая ценность личного уединения среди высших слоев общества не заявляла о себе так явно. Сюда прибавлялся голос большинства религиозных лидеров, осуждавших мораль семей, пользующихся общей постелью50.
Тем не менее зачастую даже в домах среднего класса ночлег в общей постели почитался за благо. Сон рядом с родственной душой, будь это член семьи, слуга-ровесник или друг, давал преимущества, не ограничивавшиеся удовольствием, полученным от тепла другого, или экономией средств, затраченных на персональную кровать. Это также обеспечивало ощущение безопасности. Чтобы подавить общее чувство страха, друзья и родственники спали под одним одеялом, особенно по ночам, предвещавшим нечто дурное. Босуэлл, охваченный «мрачным ужасом» при наступлении ночи, уговаривал одного из друзей разделить с ним ночлег, поскольку не мог отважиться остаться один. В другой вечер, поговорив о привидениях («Я боялся, что призраки вернутся на землю»), он снова попытался найти себе компанию. Так же боялся дьявола и пенсильванец Исаак Хеллер; на ферме, где ему довелось работать, неоднократно, «чтобы не ночевать в одиночестве… он вставал и шел спать с чернокожими»51.
Вдвойне трогательной была свойственная партнерам по ночлегу тесная привязанность друг к другу, чему благоприятствовали долгие доверительные разговоры. Конечно, некоторых беседа очень утомляла. Ричард Бакстер по вечерам заставал работников «такими выбившимися из сил и изможденными тяжелым трудом», что «у них закрывались глаза», а лондонский разносчик пива в 1758 году свидетельствовал: «Наша работа так тяжела, что мы, как только ложимся в кровать, сразу засыпаем»52. Но большинство членов семей доиндустриальной эпохи, вероятно, не стремились быстро уснуть. Тогда как средняя продолжительность засыпания составляет от десяти до пятнадцати минут, три века назад этот период мог быть значительно более долгим. Недавно проведенное исследование, проходившее в воссозданных условиях ночного сна до появления искусственного освещения, показало, что участники эксперимента, после того как ложились спать, продолжали бодрствовать в течение двух часов. Вероятно, в прошлом гораздо более привычным был режим, которого придерживалась послушная дочь в «Нравах эпохи» (The Manners of the Age; 1733): «В кровати она в восемь часов, молилась о том, чтобы лечь в семь, а засыпает — в девять». Элизабет Дринкер отмечала: «Я ложусь спать около одиннадцати часов и редко или, можно сказать, даже почти никогда не засыпаю до полуночи»53.