На карнавале чувств
Шрифт:
– Нет.
Но возможно, она действительно проснулась, почувствовав его состояние.
Между ними сразу установилась какая-то поразительная связь, которая и не думала исчезать. Порой Мэтт заканчивал ее предложения, а иногда ей и вовсе не нужно было говорить, чтобы донести до него свои мысли.
Раньше бы Эванджелине вряд ли такое понравилось. Она всегда любила свободу. Но с Мэттом почему-то ей все казалось на удивление правильным.
– Я пойду вниз, а ты спи дальше.
Мэтта явно что-то тревожило. Что ж, похоже, даже обилие
Повернувшись к Мэтту лицом, Эванджелина крепко его обняла.
– Даже не вздумай. Поговори со мной.
– Это не тема для полуночного разговора, но все равно спасибо.
Его рука легонько прошлась по ее обнаженной груди, но, сколь бы ей ни были приятны его ласки, даже в них Эванджелина чувствовала какую-то тревогу.
– Ночью можно говорить о чем угодно. Вокруг темно, и мы оба еще толком не проснулись. Разве бывает лучшая обстановка для разговора? – Эванджелине вдруг стало холодно. А что, если он скажет, что им пора расходиться? Сама она еще не готова прощаться.
Рука на ее груди замерла.
– Ты уверена, что, вместо того чтобы выспаться, хочешь меня слушать?
– Я уверена, что не хочу, чтобы ты грустил. Скажи, что тебя тревожит, и я все исправлю. Ведь я здесь именно для этого, верно? Отгонять разбушевавшихся демонов. – Они оба нужны друг другу именно за этим, и Мэтт пока что отлично справлялся со своей ролью. – Но в отличие от других видов самолечения от меня не бывает похмелья. Рассказывай.
– Ты же не станешь меня осуждать? – Мэтт глубоко вздохнул. – Мне кажется, мне уже давно пора забыть об Эмбер.
– Что? Но почему?
Отлично. Он не собирается вышвыривать ее вон. Зато Мэтт наконец-то хочет поговорить с ней о покойной жене. Обычно он лишь изредка ее упоминал, и Эванджелине уже давно хотелось побольше узнать о женщине, сумевшей так сильно войти в его жизнь, что он даже через столько времени не сумел до конца оправиться и найти ей замену.
– Прошло уже полтора года, так почему я до сих пор не сумел прийти в себя?
– У каждого горя свой срок.
– Мы прожили в браке всего год. Она мертва уже больше времени, чем прожила со мной.
– Ну и что? Ты ее любил. – И явно гораздо сильнее, чем Эванджелина любила сама и даже могла вообразить. Но при этом она с легкостью могла представить, как сама стала бы объектом такой же любви.
Особенно если бы ее так же сильно полюбил именно Мэтт. И на какую-то долю секунды ей даже захотелось заполучить то место в его сердце, что до сих пор отводилось лишь для покойной жены. Но это невозможно. И не только потому, что он все еще безумно любит покинувшую его Эмбер, но и потому, что такая любовь возможна, лишь когда оба человека готовы полностью друг перед другом открыться, а она никогда никому не сможет настолько довериться.
Что ж, в темноте и в наполовину проснувшемся состоянии ее потянуло на откровения. Но это не страшно. По крайней мере, пока она не начнет их озвучивать.
– Неужели, раз я однажды влюбился, мне теперь придется страдать до конца жизни? Это нечестно.
– У меня нет ответов на все вопросы. Но одно я знаю точно: как бы плохо тебе ни было, однажды все снова наладится. А потом станет еще хуже. И так раз за разом, по кругу. Иногда мне кажется, что Богу нравится наблюдать, как у людей выбивают почву из-под ног.
Мэтт немного помолчал и спросил:
– А тебя не беспокоит, что рядом с тобой я постоянно думаю о другой женщине?
Неужели он так буквально понял ее слова, что посреди ночи можно говорить о чем угодно? Но раз уж он сам начал…
Ладно, как бы там ни было, ему вряд ли понравится, что она внезапно начала его ревновать к покойной жене.
– Ну, не могу сказать, чтоб совсем уж не беспокоило, но, по крайней мере, я могу тебя понять. Поверь, уж кто-кто, а я понимаю.
И наверное, даже слишком хорошо. Вряд ли какая другая женщина согласилась бы стать неким подобием лекарства, но ей выбора никто не предлагал. А что было бы, если бы у нее все-таки был выбор?
Глупый вопрос, все равно от нее уже ничего не зависит.
– Знаешь, на похоронах Эмбер священник сказал, что ничто не вечно, но в земной юдоли все воздается нам по заслугам. Но если это действительно так, почему я до сих пор не сумел двинуться дальше?
– Так ты из-за этого так себя изводишь? Перестань! О каких заслугах вообще может идти речь? У нас обоих без предупреждения отобрали самое ценное в жизни, и мы имеем полное право злиться и переживать!
Явно стараясь успокоить, Мэтт крепко сжал ее в своих руках. Отлично. Теперь это он ее успокаивает.
– Так именно это и случилось? – спросил он осторожно. – У тебя отобрали самое ценное в жизни?
– Да.
– Ты ничего об этом не говорила.
Так же как и он сам не спешил говорить об Эмбер.
– У меня больше нет голоса, так что разговаривать я теперь вообще не слишком люблю.
– Это тебе так кажется. Может, еще раз повторить, что я никогда еще не слышал ничего настолько сексуального?
Эванджелина вздохнула и закрыла глаза.
– Я разом все потеряла. И дело не только в карьере. Сколько я себя помню, я всегда пела, с самого раннего детства. Голос был чем-то моим, и только моим, и им же я заменяла для себя все остальное.
– Заменяла? А что именно?
– Да все подряд. Дом, семью… – Она уже давно перестала об этом думать, но все равно прекрасно понимала, что привыкла вкладывать в песни все свои чувства и переживания. – Мой отец – хоккеист из Детройта, мимоходом сделавший матери ребенка и даже не взявший у нее номер телефона. Правда, потом мама сама его нашла, добилась выплаты алиментов и переехала в США, чтобы он мог общаться со своей дочерью. Угадай, сколько раз он меня навещал?
– Эванджелина… – Мэтт еще крепче сжал ее в своих объятиях.