На рейде "Ставрополь"
Шрифт:
– Интересно!
– хмыкнул англичанин.
– Интересно, какие же именно меры? Надеюсь, вы не устроите на китайский манер спектакля самосожжения на набережной? Или объявите голодовку? Говорят, в России подобные методы борьбы в большом ходу. Или вы выставите против нас красную эскадру?
– Эскадры у меня нет, и вы это прекрасно знаете, - Шмидт чувствовал, как в нем закипает злость.
– Но, если наше условие не будет принято, я велю открыть кингстоны и затопить "Ставрополь" и "Кишинев" прямо здесь, на этом самом месте. Вы знаете, что я сдержу свое слово...
Он с нескрываемым удовольствием увидел, как округлились от ужаса глаза китайца-береговика.
– Вы, кажется, с ума сошли!
– воскликнул он.
– Это же сатанинский план!
– Я в своем уме, господа!
– почти торжественно заявил Шмидт.
– Вы знаете, кажется, русских довольно неплохо и должны понять, что я не шучу. Команды наших судов готовы повторить известный вам героический подвиг "Варяга". Мы пойдем на это не задумываясь, с чистым сердцем. Что это будет означать для вас - думайте сами. Доложу я вам только, что порт ваш будет выведен из строя минимум на год - раньше поднять суда вы не сможете. И вам, - капитан повернулся к китайцу, - и вам придется благодарить за это господ, коих вы так трогательно и нежно любите. И отвечать перед начальством, конечно, тоже придется...
Он с минуту помолчал, любуясь произведенным эффектом, а потом добавил:
– Таковы условия нашего ультиматума, господа. Обстрелять меня ни с берега, ни с моря, не повредив портовые сооружения или другие суда, как видите, просто невозможно. При выборе места для стоянки я постарался учесть такую возможность. Итак, сверим часы, как говорится! Сейчас семь сорок утра. Ровно в семь сорок через сутки я дам команду об открытии кингстонов. А пока прошу вас покинуть судно, ибо ваше присутствие на нем неприятно и мне, и всей остальной команде.
Шлюпки были еще совсем недалеко, как в немой тишине, наступившей на палубе, вдруг раздался громовой хохот Животовского. Он буквально закатывался, сгибаясь в три погибели и похлопывая при этом зачем-то себя по бокам.
– Вот это да, так уж да, Август Оттович!
– наконец вымолвил он между двумя приступами смеха.
– Вот это мы им дулю под самый нос сунули! Они, конечно же, нисколько не сомневаются, что мы свое слово сдержим. А вывести из строя порт - это же все равно, что ограбить саму казну великой поднебесной империи. Не сомневайтесь: теперь уж нас сами китайцы возьмут под свою защиту. Они всю береговую артиллерию на этого разбойника "Магнита" нацелят, а только нас с вами в обиду ему не дадут. Вот увидите - утром этого гада на рейде не будет видно!
Август Оттович усмехнулся и притворно строго сдвинул брови к переносице:
– Почему вы не в преисподней?
– спросил он Животовского.
– А ну, ступайте к себе немедленно! Сколько раз повторять приказание?
Утром "Магнита" на рейде не оказалось...
И только теперь Шмидт получил, наконец, возможность обстоятельно допросить задержанных китайцев-поджигателей. Он поступил очень просто: оставив двоих в качестве заложников, с третьим съехал на берег.
– Если не покажешь, где живет тот, кто вас нанял для поджога, - коротко пояснил он, - остальных расстреляем. Если вдруг от меня убежишь - с ними сделаем то же самое.
Китаец положил руку ко лбу и так низко наклонил голову, что стал виден кончик его засаленной жидкой косички.
На берегу он уверенно повел Шмидта по хорошо знакомой дороге к гостинице "Кантон". Остановился, указал рукой на окна второго этажа - то были окна Лавреньтева. Август Оттович брезгливо поморщился: он уже догадывался о том, что хлебосол и патриот Лаврентьев - вовсе не такой уж добрый дядюшка, как это казалось Грюнфильду. И вот оно - подтверждение.
Он подошел к дежурному портье, поинтересовался, дома ли господин Лаврентьев.
– Они уехали еще несколько дней назад, - ответил портье, почтительно поднявшись со стула.
– И ничего о себе не оставили. Так что помочь вам, господин, ничем не могу.
И это для Шмидта не оказалось божьим откровением.
Он повернулся к дрожащему как осиновый лист китайцу, который продолжал стоять рядом:
– Ступай, брат! Ты, как видно, ни при чем, коли весь белый свет кишит подлецами. Улизнул твой хозяин, как только понял, что номер его не прорезал. Деньги вот только наши, обидно, прихватил... Иди, чего ты на меня уставился? А друзей твоих тоже отпустим, ты не волнуйся. Сегодня же и отпустим. Пусть судьями для вас совесть будет, коли ваши соотечественники ими быть не желают...
Оставшись один, Август Оттович устало побрел по набережной по тому самому маршруту, который определяется словами "куда глаза глядят". Мысли в голове его роились тяжелые, безрадостные. И, чтобы хоть немного развлечься и успокоиться, он не сразу сел в шлюпку, а остановился у причала, облокотясь о поручень.
Внизу под его ногами тихо плескалась вода. Почему-то подумалось: точно так же плещется она сейчас и во Владивостоке. Суждено ли им, покинувшим родные берега уже около года назад, снова увидеть их? Настроение у людей на судне упадническое. Сегодня утром, проходя вдоль левого борта, он заметил матроса, который подозрительно быстро отвернул от него лицо.
– Что с вами, Словецкий?
– окликнул его Шмидт.
Тот повернулся, и, к немалому своему удивлению, капитан заметил на его глазах слезы.
– Да что это с вами?
– растерянно переспросил август Оттович.
– Ничего, - виновато и со вздохом ответил матрос.
– Ничего, только... домой очень хочется...
Из дверей находившегося почти рядом матросского клуба вывалилась чем-то показавшаяся Шмидту знакомой фигура. Она споткнулась при этом о порог и, едва сумев восстановить равновесие, крепко по-русски выругалась. Август Оттович узнал Грюнфильда.
Пошатываясь, он подошел к парапету, остановился совсем неподалеку от своего бывшего второго помощника. Август Оттович хотел было окликнуть его, но Грюнфильд, тупо глядя на воду, бормотал что-то совершенно невразумительное: он был мертвецки пьян.
Это была их последняя встреча. Через несколько лет только Шмидт узнал, что Грюнфильд открыл в Чифу небольшую аптечку, единственным сотрудником которой стал мальчишка-китаец. Торговля лекарствами давала возможность бывшему капитану "Ставрополя" кое-как сводить концы с концами. Но потом запои Грюнфильда стали повторяться чаще и чаще, аптека закрылась, и о дальнейшей судьбе ее хозяина ничего не известно.