На рейде "Ставрополь"
Шрифт:
...Вернувшись на судно, Шмидт прошел в кубрик. Там шел разговор о том, почему именно китайцы так сразу поверили в возможность самозатопления русскими их собственных судов.
– "Варяг" еще у всех в памяти живет, - устало пояснил капитан, - потому и поверили.
– и тут же, верный своей характеристике "ходячей энциклопедии", добавил:
– Кстати, знаете ли вы, что первые в истории не пожелали сдаться врагу и затопили свой корабль в сражении у Оливы еще в 1627 году шведы? Тогда они воевали с Польшей. Полякам удалось надежно взять на абордаж судно "Солен", что по-нашему обозначает "Солнце". И тогда его боцман взорвал крюйт-камеру вместе с запасами пороха. До сих пор лежит "Солен" где-нибудь на дне Балтики.
Матросы понимающе закивали головами: решительный, дескать, был человек шведский боцман, что надо парень.
– Но ничего. Наверное, англичане с китайцами поняли, что и наш боцман ничуть не хуже шведского, - пошутил Шмидт.
– Верно я говорю, Москаленко?
– А что ж, - под общий смех решительно ответил Иван.
– Мы, между всем прочим, тоже не лыком шиты. Коли надо было бы - и мы свое дело сделать сумели бы не хуже шведа. А вот там и пусть бы попробовали они столько железа со дна морского поднять. И через триста лет, как тот самый "Солен", наверное, все тут бы оно и лежало!
Американцы
Прошло четыре месяца. Положение стоявших теперь уже на ближнем рейде русских пароходов нисколько не улучшалось. Наоборот даже: день ото дня оно становилось все более и более тяжелым. Правда, вновь наступило лето, пошли частые проливные дожди. Едва только первые тяжелые капли ударяли о палубу, матросы живо растягивали за узлы огромный брезент, закрепляя его по краям. Воду из него затем вычерпывали ведрами, заполняли ею стоящие всегда наготове бочки. И этот дар природы был подлинным спасением, ибо из пищевых припасов осталась только одна солонина. Кончились даже сухари, а пополнить припасы не представлялось ни малейшей возможности. Портовая полиция не подпускала к отверженным судам никого. И цинга на борту была бы совершенно неизбежной, если б не верность Биня, ухитрявшегося ночами подходить к "Ставрополю" на крохотном ялике, заполненном свежей зеленью. Денег у моряков давно не было, но Бинь, надо сказать, денег и не просил:
– Китайса по всей фанза собрал...
Дважды, съезжая на берег, Шмидт пытался нанести визиты по начальству. Сначала он пошел к коменданту, а затем - к его помощнику. Первый не принял русского капитана, сославшись на чрезвычайную загруженность делами. А Цзян, хотя и принял, но сделал вид, что они вообще-то незнакомы, да и знакомыми никогда не были.
– Сожалею, господин капитан, - лицемерно вздохнул он, - но вы находитесь здесь против нашего желания и вопреки нашей воле. А это значит, что мы не несем в отношении вас ровно никаких обязательств. Ваше судно может покинуть Чифу в любой момент, какой вы только сочтете для себя наиболее удобным. То же самое в полной мере относится и к "Кишиневу". Впрочем, - Цзян понизил голос, - впрочем, я полагаю, что положение ваше может в самом ближайшем будущем и перемениться. Говорят, что большевики начали самые решительные действия на Дальнем Востоке... А сейчас я вынужден откланяться: у меня всего несколько дней назад умерла мать, и я нахожусь по этому случаю в трауре.
Выразив соболезнование по поводу столь тяжкой утраты, чего по лицу помощника коменданта, однако, заметно не было совсем, и поблагодарив за сообщенную, хоть и туманную весть, Шмидт удалился. Итак, надежда на скорую перемену все-таки имеется.
А пока... пока приходилось ох как туго! Боцман Москаленко, правда, наладил ловлю рыбы прямо с борта самодельными примитивными удочками. Но, во-первых, рыбы в загрязненной акватории порта было мало. А во-вторых, бычки очень неохотно шли на такую сомнительную приманку, как солонина.
Судовая радиостанция работала теперь всего один час в сутки, и никаких обнадеживающих вестей прослушивание эфира Целярицким не приносило. Как явствовало из перехваченным радиограмм, во Владивостоке по-прежнему хозяйничали белые. И все чаще и чаще посещали черные мысли Августа Оттовича. Матросам, время от времени съезжавшим на берег, в портовых лавчонках перестали давать в обмен на разные вещи не только рис, но даже табак: ему и самому пришлось расстаться с любимицей - сандаловой трубкой.
– У нас на судне благодаря стараниям китайских властей теперь создано подлинное царство некурящих!
– горько шутил Шмидт. А кочегар Животовский, буквально хворавший от вынужденной разлуки с табаком, заупокойным голосом отвечал:
– Черти б его забрали, это несчастное царство! По мне лично лучше не есть, чем не курить! Чтоб им!..
И все-таки не зря говаривал в свое время Грюнфильд, что безвыходных положений практически не бывает.
Однажды под вечер у причала пришвартовалась шхуна "Нанук" под звездно-полосатым американским флагом. Судно это принадлежало крупному американскому торговцу пушниной и промышленнику Свенсону, оно было хорошо знакомо Шмидту. Еще во время своего первого похода к устью реки Колымы он повстречался с "Нанук" впервые и тогда же познакомился с его капитаном - рыжеволосым и общительным гигантом Гарри Скоттом. Интересно, капитанствует ли он до сих пор?
Пока Август Оттович предавался размышлениям на заданную тему, от борта шхуны отвалила только что спущенная шлюпка. И вскоре сам Гарри, собственной своей двухметроворостой персоной, облапил Шмидта, так сдавив его в своих медвежьих объятиях, что тому не на шутку показалось: еще секунда - и он потеряет сознание!
– О, Август, - на русском языке, но с заметным акцентом сказал Скотт, - о, мой старый друг август! Я так рад видеть тебя в добрый здоровье и такой веселый. Да ты теперь, я вижу, еще и стал капитан! Я рад твоей успех, дорогой Август. Пойдем твой каюта, мы будем есть, много пить и держать разговор.
И он с ловкостью фокусника вдруг вытряхнул из рукава своего белого кителя огромную бутылку отличнейшего шотладского виски:
– Ловкий рука - и нет мошенник! Давай будем пить сначала этот скромный один сосуд, а потом посмотрим, какой будет настроение! Пойдем же каюта.
В общем и целом Скотт был честный и добрый малый. Он удивленно посмотрел на нарезанную тонкими ломтиками солонину, поданную в качестве закуски:
– О, Август, - вздохнул он.
– Ты есть настоящий аскет. Но я есть гурман. Где артишок, где есть мой любимый поросенок и хрен?
– Поросенок с хреном остался хрюкать во Владивостоке, - с улыбкой ответил Шмидт на предъявленную ему претензию.
– Да и вообще, честно признаться, мне сейчас и без хрена не сладко, не до поросенка...
– Почему нет до поросенка?
– чистосердечно изумился Скотт.
– Почему нет хрен? Говори мне, пожалуйста, скоро говори!
И вдруг неожиданно для самого себя Шмидт выложил единым духом изумленному американцу всю одиссею "Ставрополя" - от ее начала до сегодняшнего дня.
– Вот теперь приходится нам тут без поросят, одной дождевой водицей обходиться, - закончил он.
– Зубы, как говорят, положили на полку, ноги на диван...