На шхерахъ
Шрифт:
Но онъ долженъ ею обладать, и потому вс эти разсужденія не должны имть мста. Онъ тотчасъ сообразилъ, что, пользуясь этимъ медіумомъ, онъ будетъ въ состояніи проводить въ массу свои идеи и планы, руководить толпой, навязывать людямъ свои благодянія и, въ конц концовъ, подчинить ихъ себ. Онъ хотлъ, какъ богъ, смяться надъ ихъ глупостью: пусть они думаютъ, что ихъ счастье создано ими самими, а между тмъ они будутъ исполнять лишь его мысли и планы. Они будутъ сть барду отъ его пивоварни, по крпкаго напитка они не увидятъ. Бъ конц концовъ, не все ли ему равно, прокормятъ ли пустынныя шхеры эту полуголодную толпу или нтъ? Почему онъ долженъ имть состраданіе къ своимъ естественнымъ врагамъ, которые тяжкимъ гнетомъ легли
Это будетъ большое наслажденіе: сидть здсь, оставаясь незамченнымъ, слыть дуракомъ и вмст съ тмъ держать судьбу этихъ людей въ своихъ рукахъ. Пусть они себ думаютъ, что онъ ничего не знаетъ, что его руки связаны, и вс нити его порваны. Онъ хотлъ поразить ихъ слпотою, надть на себя личину глупца: пусть ихъ себ воображаютъ, что они господа, а онъ ихъ рабъ.
Его мысли мало-по-малу выростали въ твердое ршеніе. Вдругъ въ дверь постучали. Вошелъ надзиратель и передалъ Боргу приглашеніе отъ дамъ на чашку чая.
Боргъ поблагодарилъ и общалъ прійти.
Онъ поправилъ свой туалетъ, обдумалъ, о чемъ онъ долженъ говорить и о чемъ нтъ, и спустился внизъ.
На крыльц онъ встртилъ фрекенъ Марію, которая съ нсколько преувеличеннымъ порывомъ схватила его руки, сжала ихъ и взволнованно проговорила!
— Спасибо вамъ за то, что вы сдлали для бдной женщины. Это было такъ благородно, такъ великодушно.
— Ну, фрекенъ, какое ужъ тутъ благородство, — отвтилъ инспекторъ тотчасъ. — Съ моей стороны, это былъ нехорошій поступокъ, въ которомъ я раскаиваюсь. Я сдлалъ это только изъ любезности по отношенію къ вамъ.
— Изъ любезности! Вы вотъ изъ любезности на себя клевещете; я бы хотла, чтобы вы были боле искренны, — отвтила двушка.
Въ это время вошла мать.
— Ахъ, вы очень добрый, — сказала она тономъ несокрушимаго убжденія и пригласила Борга войти въ большую комнату, гд былъ поданъ чай.
Не пускаясь въ безплодныя разсужденія, Боргъ вошелъ въ комнату. Ему сразу бросилось въ глаза смшеніе простого убранства рыбачьей избы съ убогой роскошью городской квартиры: пожелтвшія алебастровыя вазы на комод, фотографіи на окн межъ цвтами, въ углу у очага кресло, обитое кретономъ въ цвточкахъ съ мдными гвоздиками, нсколько книгъ на стол около лампы.
Все было убрано совсмъ мило со стремленіемъ къ математическій точности, все симметрично, но все же немного косо и криво, хотя, казалось, могло стоять гораздо пряме. Чайный сервизъ изъ стараго саксонскаго фарфора съ золотыми краями и яркокрасными вензелями кое-гд былъ сломанъ, а крышка чайника была склеена.
Боргъ увидлъ портретъ покойнаго отца семейства; онъ не ршался спросить, кто онъ былъ, но, увидя, что онъ былъ чиновникъ, заключилъ, что он — pauvres honteuses.
Завязался разговоръ сначала о постороннихъ вещахъ, почему-либо останавливавшихъ на себ вниманіе, потомъ заговорили о событіяхъ ныншняго дня и вообще о населеніи здшнихъ шхеръ. Инспекторъ тотчасъ замтилъ, что он очень интересуются жизнью другихъ людей и вопросами о благосостояніи низшихъ классовъ. Видя, что его прямолинейность поражаетъ дамъ, и, не желая задвать ихъ своими убжденіями, онъ замолчалъ. Порой онъ возмущался и хотлъ вставить маленькое замчаніе или разъясненіе, но каждый разъ какъ будто чьи-то мягкія руки закрывали ему ротъ, обвивали его шею, и слова сами замирали на его устахъ. Ихъ взгляды, впрочемъ, были настолько установившіеся, ихъ міросозерцаніе было такъ закончено, вс вопросы до такой степени выяснены, что он только добродушно и снисходительно улыбались, видя, что онъ сомнвается въ провозглашаемыхъ ими истинахъ. Затмъ разговоръ коснулся нравственнаго и духовнаго уровня населенія... Тутъ-то инспекторъ заговорилъ.
— Да, — сказала совтница (этотъ титулъ былъ проставленъ на ея крышк чемодана, стоявшаго подъ столомъ). — Они не виноваты, — вотъ если бы церковь была поближе, тогда было бы совсмъ другое дло.
Объ этомъ инспекторъ раньше никогда не думалъ, но въ этотъ моментъ онъ понялъ, какого сильнаго союзника можетъ себ пріобрсти. Развивая мысль, пришедшую ему утромъ при вид богослуженія на пароход, онъ съ неподдльнымъ воодушевленіемъ воскликнулъ:
— Можно устроить молитвенный домъ — это совсмъ не дорого. Я могу написать, куда слдуетъ.
Дамы съ жаромъ ухватились за его мысль: сами он взялись написать въ правленія миссіонерскаго фонда нсколькихъ обществъ; предложили даже устроить базаръ, но потомъ вспомнили, что здсь нтъ танцующей публики.
Боргъ устранилъ вс затрудненія, предложивъ внести необходимую сумму и нанять помщеніе, для чего пока можно воспользоваться сараемъ для столярныхъ работъ, а дамы должны достать проповдника. — Но, — прибавилъ онъ, — для этой цли и для начала лучше всего выбрать проповдника самаго строгаго, который овладлъ бы вниманіемъ этихъ людей и былъ бы въ состояніи оказывать на нихъ самое серьезное вліяніе. Полумры здсь ни къ чему.
Дамы противъ этого возражали и рекомендовали боле мягкія средства. Но инспекторъ указалъ на то, что основаніе, на которомъ прежде всего надо строить воспитаніе, — есть страхъ; посл можно подходить уже съ любовью.
Общее дло связало ихъ души и согрло ихъ огнемъ великой любви. Они говорили еще о сил всепрощенія по отношенію ко всему живущему, потомъ пожали другъ другу руки и разошлись, благословляя судьбу за то, что она свела вмст трехъ хорошихъ людей, которые стремятся дружно работать для счастья человчества.
Боргъ вышелъ и отряхнулся, какъ бы желая освободиться отъ насвшей на него пыли. Ощущеніе было такое, какое онъ испыталъ, зайдя какъ-то на мельницу. Было пріятно видть, что вс предметы были окутаны мягкимъ, бловатымъ мучнымъ облакомъ, соединявшемъ въ одинъ аккордъ желзо, дерево, полотно и стекло. Тогда онъ ощущалъ такое же сладострастное чувство, прикасаясь къ покрытымъ скользкой мучной пылью замкамъ, периламъ, мшкамъ. Въ то же время ему показалось душно. Онъ закашлялся и вынулъ платокъ.
И все-таки вечеръ онъ провелъ съ удовольствіемъ. Теплота, незамтно исходившая отъ всякаго слова матери и смягчавшая сухость всхъ разсужденій, эта атмосфера искренности и наивности окружавшая молодую женщину, заставлявшая его помолодть и, наконецъ, эта дтская вра въ то, что было идеаломъ его юныхъ лтъ, — подымать стоящихъ ниже, охранять все убогое, слабое, больное...
Теперь онъ былъ убжденъ, наоборотъ, въ томъ, что все это меньше всего способствуетъ счастью и исправленію человчества. Уже однимъ инстинктомъ онъ ненавидлъ это, видя, какъ все сильное, всякій проблескъ оригинальности преслдуется слабыми. И вотъ теперь онъ долженъ вступать съ ними въ союзъ противъ самого себя, работать на свою собственную погибель, принижать себя до ихъ уровня, проявлять лицемрное участіе къ своему природному врагу, платить военныя издержки за своихъ враговъ! Его разумъ затуманило предстоящее наслажденіе — испытать свои силы. Желая въ одиночеств снова найти себя самого, Боргъ направился къ морскому берегу.