На скамейке возле Нотр-Дам
Шрифт:
Серж Валли ничего не знал. Он отдыхал с женой и детьми в Испании и слово «Осетия» выговорил с трудом с третьего раза. Но он, по крайней мере, пообещал, что, вернувшись в Париж, наведет справки.
– Когда вы вернетесь? – спросила Мари.
– Через неделю.
– Спасибо. – Она отключилась и подумала, что счет идет на часы, если не на минуты, и за неделю ожидания она может сойти с ума.
В Париже было спокойно. Многие предпочли Парижу Пекин, где сейчас проходили Олимпийские игры, и сюда приехали только самые больные этим городом люди. У самих парижан в это время традиционно были отпуска. Многие учреждения закрывались. Нагрузки на работе у Мари в эти дни было поменьше, чем в другие годы, когда в
– Боже, спаси его! – шептала она, и Лулу при этих словах беспокойно поднимала голову и внимательно смотрела на хозяйку.
Из Франции вообще было неясно, какая из Осетий Южная, а какая Северная. Мари влезла в Интернет, но то, что она там нашла, еще больше смутило и расстроило ее.
Лулу нужно было сводить к парикмахеру, но и к парикмахеру они не пошли. После полуденных новостей, в которых не было показано ничего нового, Мари все-таки отошла от экрана.
Об Осетии передавал только один канал, остальные не хотели портить французам воскресенье. К тому же все внимание было посвящено соревнованиям олимпийцев. Маша не выдержала: заперла Лулу и поехала на бульвар Сен-Мишель в букинистические лавки. Там она тоже не нашла ничего об Осетии и в страшном беспокойстве вернулась домой. Еще из-за двери она услышала гавканье – это Лулу разорялась на невыключенный по забывчивости телевизор. По нему как раз выступал какой-то политический деятель из гомосексуалистов. Лулу, видимо, испытывала к нему генетическую неприязнь старой девы. Ничего не добившись, Мари отправилась спать. В понедельник и вторник было все то же.
Как бы узнать, что с Валерием? Этот вопрос непрестанно крутился у нее в голове и за эти дни измучил Мари. Пусть уже прошло время с их последнего разговора, все равно, он не чужой ей человек. И вдруг ей в голову пришел самый простой, естественный выход.
– А что, если ей позвонить ему самому? – Она стала лихорадочно рыться в памяти своего телефона. Валерий ей звонил, значит, в списке поступивших звонков должен был запомниться его номер.
Она его нашла. Ей даже не пришло в голову искать какое-нибудь оправдание для своего звонка. Ей важно было просто услышать его голос, узнать, что он жив и здоров.
Она нажала на кнопку вызова. Куда-то далеко по радиоволнам пошел сигнал о ее тревоге. Но ответа не было. Связь с ним была недоступна. Его телефон молчал. Даже автоответчик своим металлическим голосом ничего не сказал.
– Может, уже номер сменился? – спросила она себя, и будто в исступлении стала нажимать и нажимать на кнопки. Гудков все не было. В отчаянии она зашвырнула телефон на постель, вышла на свою маленькую террасу, перед которой все так же равнодушно торчала игла знаменитой башни, села в то самое кресло, в котором в свой предпоследний вечер в Париже сидела я, и в каком-то безумном отчаянии обхватила руками голову.
– Зачем я отпустила его? – шептала она. Мари вдруг заплакала, беспомощно и громко, зарыдала от вдруг охватившего ее одиночества и, самое главное, от того, что она своими руками отдала другой женщине свое счастье.
Мари не плакала давно.
Мари плакала навзрыд, тоненько причитая и подвывая. Свозь ее слезы невозможно было бы разобрать слова, она плакала с всхлипываниями и вздохами, прекращая на некоторое время, а через мгновение начиная сначала. Мари с наслаждением отдавалась слезам. Она не думала ни о предательски покрасневшем носе, ни о покрывшихся безобразными пятнами щеках. Ее совершенно не волновало, что в таком виде ей скоро придется выйти из дома – погулять с Лулу.
Однако соседи Мари, жившие ниже этажом и вышедшие подышать свежим воздухом с веселой компанией своих гостей на балкон, располагающийся как раз под Машиной терраской, совершенно не были согласны с тем, что кто-то своим непонятным нытьем портит им вечер. По случайности оказалось, что они заговорили на эту тему с тем самым господином, у которого была больная жена и который уже жаловался на Машу в полицию.
– Это воет собака! – с уверенностью разъяснил ситуацию он. И по его словам, маленькая собачка Лулу превратилась в воображении соседей в здоровенного волкодава.
– Эй! Мадам! Уймите вашего пса! – закричала вся компания, вернувшись на свой балкон и став стучать в потолок Мари длинной палкой.
Маша очнулась, как после сна, и выглянула вниз. Какие-то люди кричали ей что-то неудобоваримое. Наконец она поняла, в чем дело – у них был праздник. Она вытерла слезы и крикнула в сторону нижнего балкона:
– Извините меня!
Ей захотелось пойти, рассказать тем незнакомым людям о трагедии, произошедшей в маленькой горной стране, но она не пошла. Во-первых, потому что не знала, что произошло там на самом деле, а во-вторых, не представляла, как ответить на вопрос, если бы ее спросили, чего, собственно, она-то здесь, в Париже, волнуется?
Она решила выйти с Лулу погулять. И повсюду – на заполненных праздной толпой тротуарах, на безупречно подстриженных газонах Марсового поля – она неотступно представляла себе разбитые войной дороги, разрушенные дома и жалела людей, потерявших близких. Она думала о том, насколько разобщен и вместе с тем тесен мир. И как было бы все-таки хорошо, если бы люди всей земли смогли бы наконец между собой договориться, что надо жить в мире.
И в это же самое время совсем на другом участке земли с боевого задания вернулась группа «грачей» – самолетов-штурмовиков. А следом за ними на военный аэродром в степи сел самолет Валерия – изысканно-грозный истребитель «Су-27». Техники подкатили к нему небольшую лестницу на колесиках, у истребителя отъехал «фонарь» – стеклянный колпак, прикрывающий кабину сверху. Валерий вылез из кабины, спустился по лестнице и не спеша пошел по бетонной полосе. Степная земля, нагретая солнцем, дышала тяжелым августовским жаром. Пахло пылью, полынью и еще чем-то нестерпимо родным. Пилоты «грачей», приземлившиеся раньше, уже стояли и курили около командного пункта – небольшого кирпичного домика с плоской крышей.
– В Москве-то, Валер, небось не такая пыльная работенка? – спросил один, принимая товарища в свой тесный круг. Остальные хмыкнули. Все четверо пожали друг другу руки, но глаза их не улыбались.
– Я видел, вы сегодня нормально отработали, – сказал пилотам Валерий, снимая шлем и подставляя лицо жаркому степному ветру. – Колонна бронемашин так и развалилась.
– С твоей высоты далеко видать, – усмехнулся один.
– Как прикрывал, так и отработали, – сказал другой.
– А видели, парочка их было двинулась к нам, но вид твоей «сушки» их отрезвил. Не посмели сунуться.