На золотых приисках
Шрифт:
жины, завернулись потеплее и крепко заснули.
Проснувшись, не торопились вставать.
* *
Наслаждались сознанием, что можно лежать до сыта, что не
придет Трофим Гаврилович и не будет кричать—«встава-ай!»
Отходили мышцы и спина, рассасывался яд усталости,
организм восстанавливал нарушенное в нем равновесие.
Искупались артелью в быстрых струях Кундата, попили
не спеша чайку с ржаным хлебом и расселись в чистых
рубахах да
глаз на сочной зелени яркие, как огни, красные кумачи
и синие ситцы.
Я занялся чинкой куртки и сапог. Около меня лежала
корова «Маруся», жевала жвачку и временем тяжко взды-
хала, обдавая меня теплым дыханием. Кругом нее и по
ней бродили куры и склевывали с нее комаров и мух, что
доставляло Марусе, видимо, большое удовольствие, так как она
явно воздерживалась от резких движений, чтобы не спу-
гнуть кур.
Против меня, на крыльце дома рабочих, сидел Никита
с другом Матвеем.
Рядом с ними на ступеньках устроилась «баба» Никиты
Авдотья, поглаживая лежащего у ее ног пса Верного.
Помолчав, приятели запели старинную сибирскую песню
про Ермака.
У Никиты, несмотря на его шестьдесят лет, звучный
и сильный тенор, у Матвея — баритон. У обоих отличный
слух и хорошая выдержка в пении.
Песня лилась свободно и красиво. Никита вел основной
мотив, Матвей дополнял его гармоническим и оригинальным
музыкальным рисунком. Из души выливавшееся, искусное
пение захватывало, приводило в движение дремлющие в чело-
веке силы, раскрывало красоту жизни. Из помещений
вышли все немногочисленные обитатели становища и с на-
пряженным вниманием впивали в себя чародейку-песню.
Песня рождала творческие порывы, стремление к необыч-
ному — и таежник шел по пути наименьшего сопротивления.
Скоро из помещения рабочих послышались громкие разго-
воры, затем брань и, наконец, грохот потасовки.
Причина ее всегда одна и та же — баб в тайге мало.
Кроме Авдотьи и Фаины Прохоровны, на стане есть еще
лишь одна баба Иринка. Посмотреть на нее сбоку — что-
то лошадиное и стихийное вспоминается. Но натура у Иринки
непостоянная. Недавно была в большой дружбе с татари-
ном. Через неделю повздорила с ним и сдружилась с Гаври-
лой. Вчера же она при всех изругала Гаврилу и одобри-
тельно отозвалась о Максе. В результате сегодня, после
музыкального и спиртового вдохновения, разыгралась пота-
совка. Макся первый выкатился из помещения, так как про-
тив него были и Гаврила и татарин, затем выброшенным
оказался Гаврила, татарин же с Ириной остались допивать
спирт. К этой паре присоединились певцы с Авдотьей,
и скоро весь стан, кроме хозяина, семьи служащего и меня,
был пьян. Уже горланились песни, Никита хныкал, Матвей
же уверял Петра Ивановича, что «вот пропади он на этом
самом месте, если... ну, больше ничего!» Татарин поша-
тываясь вышел на крыльцо и начал угрожающе посматри-
вать в сторону помещения Петра Ивановича. Заметив это
настроение, Никита с Матвеем пробовали втолкнуть тата-
рина обратно в помещение, но татарин был силен и легко
стряхивал с себя двух приятелей.
Дело было решено надвинувшейся грозой. Тайга вдруг
зашумела и загудела, заскрипели пихты и кедры, стемнело,
и дождь ливнем обрушился на стан. Все разбежались по
домам.
***
— Вста-ва-ай!— врывается в сон голос Трофима Гаври-
ловича.
Трещат таежные головы, не оторвешься от жесткого
изголовья.
— Ох, выпить бы! — проносится вздохом по рабочему
помещению.
— Выпьешь! И слезинки не оставили, черти, —- бормо-
чет Матвей.
Кряхтя, отплевываясь и бранясь, поднимаются рабочие
со спальных настилов, нехотя пьют чай, одеваются, и скоро
мы гуськом в сумрачном молчании идем по тропе к месту
работы. Ветер шевелит мокрые ветки, и с них сыплется на
нас град капель.
День выдался трудный. Пласт песков пошел удобный
для выемки, и тачки нескончаемой чередой визжали и обру-
шивались на нашу колоду. Ни в какой бане не бывает
такого потения, и от редкой палки так болит поясница.
К вечеру походили на размякшие мочалки.
Надеялись — золота много снимем. Трофим Гаврилович,
с раскрытым от усталости ртом, смыл тихой струей послед-
ние пески, глянул на дно колоды, потом на дно бутары,
Покосился на плинтусы.
— Скверно дело... — упавшим голосом промямлил он.
Кое-как наскреблась кучка зерен (издали совсем, как
рожь) золотника в два.
Возвращались на стан еще более хмурые, чем были утром.
Петр Иванович сидел над планами и картами.
— Ну, как дела? — встретил он нас добродушной улыбкой.
Адрианов молча протянул ему крохотный кулек из газет-
ной бумаги.
Улыбка сбежала с лица Петра Ивановича.
— Только всего?
– Да.
Прикинули на весах — один золотник и 80 долей. На-
мытого не хватало покрыть расходы дня.