На золотых приисках
Шрифт:
стые деревья, вырубать целые системы мощных корней,
откалывать каменные породы, кайлить плотно слежавшиеся
пласты. Тяжесть работы увеличивалась натиском мириадов
слепней. Эти отвратительные насекомые облепляли человека
сплошной черной массой, пребольно кусали, проникали в рот,
уши, лезли в глаза, забирались под одежду, белье, в сапоги,
жужжали и ползали по телу. Отмахиваясь, давишь их тыся-
чами, и новые тысячи этого, как его зовут здесь, «гнуса»
наседают и лезут на работающего.
Когда силы иссякали, и кайла готова бывала сама вы-
пасть из рук, раздавались волшебные слова Трофима Гаври-
ловича:
— Закури, ребята!
Только побыв в такой напряженной работе, можно по
настоящему почувствовать радость отдыха. Выходишь из
рва на поверхность, опускаешься на мягкую траву, закры-
ваешь лицо платком от слепней, и весь отдаешься сла-
достному ощущению бездействия. Все уплывает, исчезает.
Так лежишь минут десять.
И вдруг откуда-то издалека:
— Подымайсь, ребята!
Часов в одиннадцать — чай с черным хлебом. Впрочем,
это называется черным хлебом где-то в городах, здесь же
это самый вкусный, самый желанный пряник. Самый же
высокосортный китайский чай не сравнится с этим таежным
чаем с листиком со смородинного куста.
К шести часам силы вымотались до последней ниточки.
Казалось, что от тела осталась одна лишь основа, связую-
щее же вещество исчезло. Тело было слабо, но чувствова-
лось легко и бодро. Ведь сколько пота вышло и с ним
всякого отработанного и ненужного организму вещества!
А сколько смолистого воздуха было вобрано! Съеденный
же хлеб был использован, конечно, с наивысшей производи-
тельностью.
— Как дела? — спрашиваю по дороге Трофима Гаври-
ловича.
— Нельзя еще ничего сказать. Посмотрим, что будет
завтра.
На другой день продолжалась та же работа. На третий
день то же. Пласт не нащупывался. Петр Иванович начи-
нал нервничать. Щипал бородку, украдкою подавлял вздох.
Рабочие про себя невесело и недобро посмеивались.
— Кабы не то, что хороший он человек, давно ушел бы
от него, — выразил общее настроение Никита.
Вечером снова было совещание; Решили еще завтра
поискать. Петр Иванович полагал, что пласт мог остаться
между рвами, которые были проведены один параллельно
другому на довольно значительном расстоянии. Чтобы не
дать пласту ускользнуть, Петр Иванович распорядился бить
между рвами шурфы и дудки,
Шурф — более или менее глубокая яма. Дудка —цилин-
дрическое, узкое, только бы можно было кое-как работать
человеку, углубление. Преимущество дудки — быстрота,
с которою опытный рабочий может опускаться вниз.
Шурф и дудка относятся к так называемым шахто-
образным выработкам, т.-е. имеющим направление книзу.
Шахта является дальнейшим развитием шурфа и дудки.
Напротив, проводившиеся нами рвы относятся к штольно-
образным выработкам. Дальнейшим развитием рва является
штольна, т.-е. горизонтальный подземный ход по пустой
(не содержащей руды) породе и штрек, т.-е. ход по содер-
жащей руду породе.
Весь день с большим упорством били шурфы и дудки.
Проба за пробой ничего не давала.
К вечеру всем стало ясно: разведка не удалась.
Измученные и хмурые возвращались на стан.
Едва поужинали — приходит татарин.
— Мне расчет.
Адрианов подсчитал забор из «склада» — муки, сахара,
ситца и выдал деньги.
За татарином пришли Макся с Гришей.
— Нам расчет.
Затем взяли расчет и все остальные рабочие, кроме
Никиты и Матвея.
— Я от Петра Ивановича никуда не пойду,—заявил
он Трофиму Гавриловичу.
Утром расчитавшиеся были готовы в путь. Сапоги от
густой смазки дегтем сверкали, как лакированные, широко
растопыривались плисовые шаровары, и кумач горел как
огонь. В котомках было снятое тряпье.
За татарином шла Иринка. Скрылись за поворотом
тропки, и на стане стало тихо и печально.
Мне было поручено привести в порядок «склад», т.-е.
чулан, в котором были свалены в кучу нужные и ненужные
вещи. Здесь хранились жалкие остатки муки, чая и сахара,
кожа, железный товар и другая мелочь. Я классифицировал эту
свалку, выгребая вон ненужное и мусор, и составлял опись.
Дверь чулана выходит в сени. В сени же была открыта
дверь из помещения Петра Ивановича — иначе мне было бы
темно работать.
Петр Иванович сидел, склонившись над планами и картою
местности. Он, казалось, внимательно их рассматривал, но
я заметил, что лежавший перед ним план лежал к нему
«вверх ногами». Человек, который во что бы-то ни стало
скрывает свое угнетение.
Лай собак известил о приходе кого-то чужого.
Действительно, скоро к Петру Ивановичу в помещение