На золотых приисках
Шрифт:
— Настоящая козлиха и есть, — одобрил мою передачу
Никита, — медведь ревет в роде, как корова иная мычит.
— Чего ж она ревела? — сконфузился я.
— А вон, оглянись, — пробурчал мне Филимон.
Оборачиваюсь назад — на тоненьких, нетвердых нож-
ках подходит ко мне маленький, рыженький козленок. Он
тыкается грациозной мордочкой в ноги, ищет материнского
молока. Увидев проходящего мимо пса Верного, устре-
мляется к нему, принимая его за мать, но Верный с недо-
умением оскаливает зубы и поспешно отодвигается в сто-
рону. Козленок одиноко и печально стоит на месте,
— Мать по козленке и кричала, — поясняет Никита,
Поймал сосунка Иванов. Он хотел его вырастить, пы-
тался кормить молоком, за которым бегал на стан, но козле-
нок ничего не ел, забирался в густую траву и тихо издох
дня через два. По ночам же мы долго слышали около ста-
новища тоскливо-призывный рев козлихи-матери.
Ночи были тихи и холодны. Чтобы можно было спать
при отсутствии теплой одежды приходилось устраивать себе
то, что в Сибири называется «татарскою постелью».
После окончания работ натаскивал дров для особого
костра. Когда место хорошо прогревалось, сгребал остатки
огня в сторону, устилал горячее место сырою травою, осо-
бенно большими лопухами, и на этой мягкой постели накры-
вался непромоканцем. Спать было тепло, как на печке.
Ночью проснешься—вверху черный переплет ветвей, за ними
темно синяя глубина и сверкающие цветными огнями звезды.
Около слабо вспыхивает костер из груды золотисто-багровых
углей. В его колеблющемся свете багровеют очертания
съежившихся золотоискателей, клубком свернувшегося пса
Верного.
В тайге тихо-претихо. Даже поток как будто задремал
и льется сонный и неторопливый. Слышно, как скатывается
камешек с откоса, падает отжившая свой век ветка.
Утром—другая красота. Густая зелень хвои убрана
серебром инея, восток меж серых стволов пихт сияет алым
огнем, все ликует и поет.
Но, как говорит Никита—у бога все готово. Готова
была и непогода. Полил дождь. Сначала сушились и спали
под пихтами. Но те из пихт, которые хорошо защищали от
дождя, оказались скоро занятыми рабочими, оставлявшими
предусмотрительно свои котомки на облюбованных местах.
Тогда я решил построить себе берестяный шалашик.
По словам Адрианова верстах в двух от Отрадного, за
соседнею горою, на ключике росли березы, с некоторых
можно было снять достаточное количество бересты. Дожда-
вшись свободного часа, взял моток веревки и пошел по ука-
занному направлению. Через некоторое время началась
густейшая травяная заросль. Лопухи выше человеческого
роста закрыли все кругом. Когда выбрался из них на откры-
тое место, то не мог с уверенностью сказать, откуда вышел,
и куда надо идти.
Передо мною вниз уходила огромная лесистая котловина,
окруженная со всех сторон массивами гор. Даже Кундата
с его долиной не знал где искать, так как небо было
в тучах, и стран света различить не было возможности.
В довершение всего надвинулась гроза, блеснула молния,
гром широко раскатился по горам, и дождь хлынул неудер-
жимым ливнем. Горы потонули в серой мгле, тайга зака-
чалась, заскрипела.
Решил идти вниз вместе с вдруг образовавшимися бур-
ными потоками, воды которых могли вливаться только
в Кундат. Когда спустился вниз, ливень унесся дальше,
и по небу низко ползли космы разорванных туч. По каме-
нистой лощине пенился вздувшийся поток. Обогнув косу
услышал вдруг за нависшими над потоком кустами какой-
то особый шум.
Раздвигаю осторожно мокрые ветви и вижу—седой
сгорбленный старичок в изорванной старой одеженке кро-
потливо над чем-то трудится. Присматриваюсь—стоит ста-
рик на коленях, перед ним грубо вытесанное корытце,
в руках лопатка. Ею старик изо всех своих слабых сил
промывает в корытце пески, то и дело сливая мутную воду.
Подхожу к нему.
— Здравствуй, старик, как моется?
Старик удивленно взглядывает на меня, осматривает
с головы до ног.
— С Отрадного?
— С него.
— Моется хорошо, шибко хорошо. Сегодня приду к вам
хлеб покупать.
— Много ли в день намываешь?
— В день? Разно бывает. Долю снимаю.
«Долю?—соображаю я про себя, — это ведь каких-нибудь
пять копеек».
— Как же ты живешь, старик, на долю? Не хватает
ведь?
— Мне хватает, я много не ем. Вот по сахару только
скучаю.
Согнутое положение и работа утомили старика. Он
положил лопатку на корытце, встал с колен, попробовал
выпрямиться и расправить онемевшую поясницу.
— Стар стал, ослабел. Выл покрепче—ходил с летуч-
ками. Хоть работать по настоящему уже и не мог, все ж
давал пользу, показывал места, где мыть. За то кормили.
Теперь и этого не могу делать, ноги не ходят. Помирать
надо. Сахарку нет с собой?
— Нет. Приходи как-нибудь на Полуденный, угостим,