На золотых приисках
Шрифт:
неожиданное счастье, в некоторых же случаях, действи-
тельно, делало его обладателем крупной суммы. С нею такой
Счастливец отправлялся в одно из тех сел, про которые
иные сибиряки с гордостью говаривали — «вот у нас так
село — пять кабаков, две церкви!». Здесь бралось возна-
граждение за все вчерашнее рабство и притом со всею
необузданностью темного, детски наивного человека. Широ-
кая и длинная улица сибирского села выстилалась кума-
чем, и по нему приискатель катался на тройке, швыряя
в народ пригоршни медяков.
После катания заезжал с подругою в магазин. Из мага-
зина выбегал торговец — чего молодцу угодно?
— Давай конец!
Бежит купец в лавку, хватает алую кипу, разматывает
конец, бегом подносит его гуляке.
— Бери! — кивает румяной подруге.
Хватается конец, тройка срывается с места и несется
по селу, гремя колокольчиком и бубенцами. За тройкой
алыми волнами ходит разматывающаяся кипа.
Так вознаграждали себя «счастливцы» за все несчастия.
Через несколько недель золото оказывалось в карманах ка-
батчиков и торговцев, и удачник снова тянулся в тайгу
на каторжный труд и на поиски нового счастья.
*
Когда был срыт обширный пласт, и остатки его в виде
обогащенных проработкой песков растянулись полоской по
канаве смыва, приступили к окончательной пробивке их на
бутаре. Бутару поставили здесь же, у песков.
Промывка велась, как всегда, с большим напряжением.
Сначала пески накладывались в колоду прямо заступами
с места, но через два — три часа около бутары все было
пробито, и далее материал подавался по выкатам на тачках.
Кто шел с тачкой шагом, кто почти бежал, и пески не-
прерывно валились в колоду, не давая минуты перевести
ДУХ.
Под вечер, уже в сумерках, когда выкатывались послед-
ние тачки, парень Митька, труском кативший свою тачку,
вдруг выпустил ее из рук. Тачка свалилась на бок, и сам
Митька, словно мешок, осел на узкий выкат. Голова легла
на колени, руки повисли, как плети.
Бросил гребок, с другими подбежал к нему.
— Что с тобой, товарищ?
У Митьки на лбу выступила испарина, глаза остекля-
лись.
— Ослаб, братцы...
— Давай, иди на стан, — распоряжается Адрианов.
Митька пробует двинуться и снова оседает на выкат.
Никита с чахоточным Василием берут Митьку под мышки
и ведут на стан. Обмякшие руки парня бессильно лежат
на плечах ведущих его, голова болтается на груди.
— Такого молодого нельзя на эту работу ставить,—
негодует Нейман.
— А я разве знаю силы каждого, трудно — не берись, —
оправдывается Адрианов, начиная съемку золота.
В глубоком молчании следят рабочие за тем, как Адриа-
нов очищает колоду и бутару от песка, как мало-по-малу
в разных местах показываются тускло желтеющие золотинки.
Вот они сгребаются в одну кучку и переправляются на
черпачек. На глаз золотников двадцать есть. Теперь остается
выбрать из ямок и щелей более мелкое золото. Адрианов
выливает из бутылочки в колоду и бутару струю ртути.
Растекаясь она растворяет в себе оставшееся золото, давая
творожистую амальгаму. Амальгама снимается на исачек
и нагревается на огне. Ртуть испаряется, и остается золото.
Всего получилось золотников двадцать пять.
Это был сбор не блестящий, но и не плохой. С ним
можно было и стоило работать.
Петр Иванович повеселел. Внутреннее напряжение, кото-
рое владело им последние дни, разрешилось благоприятно.
Разошлись на лице какие-то морщинки, в глазах загоре-
лись жизнь и надежда.
— Неужели это начало конца моих мытарств? Даже не
верится...
— Теперь так даже, пожалуй, хорошо, что пришлось
столь перетерпеть всего, — говорю я Петру Ивановичу,—
благополучие, доставшееся даром, не чувствуется и не це-
нится.
— Да, это верно, но годы-то ведь уходят...
— Зато, как хорошо будет потом вспомнить пережи-
тое! Оно горячим огнем и светом будет жить в ваших воспо-
минаниях и согреет еще не одну холодную минуту. От них
никто никогда не гарантирован.
— Ну, ладно. А кого же теперь и за что будет пилить
Фаина Прохоровна? — спросил Петр Иванович Адрианова.
— Найдет и кого и за что. Без этого ей не жизнь,—
ухмыльнулся Трофим Гаврилович.
Веселей стали и рабочие. Петр Иванович хотя и хозяин,
но хороший человек. Притом же все видели, что житье
его — сплошное мытарство, и это равняло хозяина и рабо-
чих. Уйти же в другое место, на другой прииск, или в ле-
тучку—всегда можно. Одно дело уходить по своему жела-
нию, и совсем другое, когда уходишь без желания.
Была суббота, и почти все ушли праздновать на прииск.
У разреза остались лишь я да чахоточный Василий.
Ветер стих, и небо мало-по-малу совершенно очистилось
от туч и облаков. Стало очень свежо, чувствовалась близость
ночного мороза.
— К утру хороший иней будет, запасай, Сергей, дров, —