На золотых приисках
Шрифт:
посоветовал Василий, имея в виду мой сон вне шалаша,
под пихтой.
Дрова были собраны в достаточном количестве, и перед
шалашом затрещал яркий костер, выкидывая в темную
синеву вечера кучи золотых искр.
Василий обсушился, попил чаю и забрался в шалаш
спать.
Долго кашлял, отхаркивался и, наконец, заснул.
Трудовой день взял все силы, и неудержимо влекло
ко сну. С другой стороны вечер был очень красив, и хоте-
лось посидеть спокойно у греющего огня и отдаться каким-
нибудь иным мыслям, не тем, что одолевали в течение дня.
Прискучили разговоры о золоте, о гидравлике, о холоде
и голоде.
Вся сила уходила на то лишь, чтобы поддержать
жизнь, и не оставалось времени оглянуться на себя, посмо-
треть на окружающее с некоторого далека, мысленно отодви-
нув его от себя и, в том числе, себя самого. Но физическая
усталость была сильнее желания, голова незаметно опуска-
лась на грудь, и я засыпал, тотчас сваливаясь с камня,
на котором сидел. Вставал с земли, снова садился, и опять
минуты через три оказывался на траве.
Тайга же замерла в глубокой тишине, лишь резче отте-
няемой отдельными шумами и шорохами. Внизу глухо шипел
Кундат. Рядом шуршала мышка, и певуче капала вода
с обрыва. Из глубины леса доносились отдельные голоса
птичек. Меж вершин показался серебряный полумесяц и
тихо поплыл над самою тайгой в сопровождении неизмен-
ного спутника — звезды. Когда звезда проходит за пихтой,
то кажется, что самоцветный камень дрожит, как капля
росы, на темной ветке, и что яркая капля вот-вот оборвется
и покатится вниз, в густую таежную траву.
Сон победил, и я заснул.
Ночью был разбужен хрустом в рядом начинавшейся
кустарниковой чаще. За хрустом послышалось могучее дыха-
ние. Уж не медведь ли? Кому больше?
Бужу Василия. Осторожно выглядываем из шалаша.
Хруст повторяется, и из-за края чащи медленно показы-
вается смутный силуэт коровы.
— Маруся! — восклицаю я,— ах, чтоб тебя, неугомонная
путешественница ...
— Медведь так не ходит, — говорит Василий, — он по-
дойдет— не услышишь, ни на один сучок не наступит.
Ложимся спать. Месяца уже нет, на небе сияют самые
яркие звезды.
Утро и день были солнечные и бодрые. Над тайгой
тянул ветерок, неся по чистейшему голубому простору
резко очерченные, серебристо-серые облака. Под ветром
размеренно качались пихты, беспокойно трепетали листьями
березы и рябины.
Я лежал Под своею зеленой кровлей и, не отры-
ваясь, смотрел на это ритмичное движение зеленой сти-
хии, на вольный бег облаков, на темнеющие вдали
силуэты гор. Я как будто слушал музыку небывалой
силы и красоты. Не из-за нее ли некоторые темные
таежники так привязываются к тайге, что вне ее томятся
и тоскуют?
Слушаешь гармоническую песню леса и забываешь все
на свете.
Дремлется, грезится под рокот таежных струн. Сли-
ваешься с матерью-природой, делаешься незаметно мал и
бесконечно велик.
Разгораются краски жизни, тают невзгоды, и даже сама
смерть теряет свои черные покровы и становится совсем
не страшной и простой. Шуми и пой, тайга! Зови к себе
людей и навевай им праздничные мысли!
* * *
Утром пришли рабочие с Адриановым. У большинства
болели головы, и то и дело срывалось:
— Опохмелиться бы!
Вчера на прииске было изрядно выпито — подвернулся
спиртонос. Торговля спиртом на приисках строго воспре-
щается, но какой закон не обходится? Надо же таежнику
встряхнуться, тоже в своем роде отойти от себя, хоть на
часок, хоть призрачно, свернуть в сторону от избитой и
надоевшей тропки повседневной жизни, увидеть окружающее
в размалеванном виде.
Был вчера на прииске и приисковый поп Илья, объезжа-
ющий верхом на коне свою разбросанную и равнодушную
к делам веры паству.
Отец Илья насквозь проспиртовался.
— Новую мощу откроем, — смеются рабочие, — его уж
гниль не возьмет.
Приезжает батюшка для выполнения разных треб, но
вследствие быстрого приведения себя к совершенно непо-
требному виду выполнение священных операций часто ока-
зывается невозможным. Потом одолевает головная боль.
Дело разрешается просто: батюшка, собрав рубли на молеб-
ствия и панихиды, пошатываясь, садится на коня.
— А молебен, батюшка? А мне панихиду? — протестуют
приисковые бабы.
— Там отслужу, родимые, — сипло басит поп Илья и
направляется к следующему прииску.
Петра Ивановича мы почти перестали видеть. Остаток
от покрытия текущих расходов он обратил на разведку.
У него на Варваринке был участок, на который возла-
гались большие надежды. Судя по соседним месторожде-
ниям, на Варваринке где-то близко (по мнению Петра Ива-
новича) должна была залегать кварцевая жила с хорошим
золотом. Здесь он и жил с несколькими рабочими, роясь