Набат
Шрифт:
— Рексы повели темных германцев из таких же темных лесов к южному морю, чтобы отщипнуть себе все по принципу коммуняцких вождей. А знаешь, почему победили?
— Давай-давай, реки теорию, — не поддавался на провокацию Эльдар, подначки друга он умел объезжать.
— Рим лежал на их пути. Зажравшийся, как свинья, ожиревший на рабском труде.
— Рексы — ищейки, что ли? — не удержался Эльдар: интересно.
— Это теперь рексами шавок называют, а в те времена так германских вождей величали. Рекс Аларих, понимаешь ли. Тупой, грязный, но король. И белую бабу хочет, и хлеб
— А Сахарова ты за что? — всерьез обиделся Эльдар.
— А не верю я таким правдоискателям. Сверхбомбу изобрести не убоялся, а потом, видно, «мерседес» ему не дали без очереди, тогда он за правдой без очереди полез.
— Ты зря, Викун: мужик раскаялся.
— Ни хрена он не раскаялся, это жена-жидовка воду мутила, он себя исусиком и стал изображать.
— Зря ты, — огорчился Эльдар.
— Назар, — повернулся к нему Портнов. — Если я тебя замочу, а потом раскаюсь, тебе разве легче от этого?
— Мне вроде как безразлично будет на том свете.
— Так вот, на этом свете абсолютно всем безразлично — был Сахаров или Цукерман и не безразлично только тем, кто на этом виртуальном правдолюбце капитал кует. И когда палкой по башке больно — ядерной или милицейской. Вот если бы этот хрен нарядный после бомбы, раскаявшись, антибомбу создал, я бы его зауважал. И молился бы на него, прощая прегрешенья.
— Невозможно это. Бомбу не остановишь. Громадный атом.
— Громадный атом, — передразнил Портнов. — Будто шлямбур в твоих штанах. А еще древние греки открыли закон симметрии, согласно ему, на всякое действие есть противодействие. Значит, и на ядерную силу должна быть антисила.
Назаров устал от выкладок товарища и сменил тему:
— А из универа тебя за что выперли? За крамолу?
— Хуже. Преподавательницу кафедры марксизма-лени-низма по заднице погладил.
— Ну ты и орел!
— Это только начало. Понравилось ей. Сразу договорились насчет консультации, сразу и пошли в кабинет научного коммунизма, сразу и приступили. Но… с некоторыми оговорками. Дама она была воспитанная и консультировать на голом диване не соглашалась. А в кабинете висели поло-тенцы такие с образами Маркса, Энгельса, Ленина, я их аккуратно поснимал и на диванчик выстелил. И заметь — я не кощунник какой, образами вниз. Только мы расконсульти-ровались до жара, стал кто-то в кабинет рваться. Замочки-филенки слабые, я в экстазе, она не отстает, блеск, страсти, резинки, как дрова в костре, трещат, остановиться невозможно, бах-ба-бах! — муж ее врывается, завкафедры этой. Она на него ка-а-ак взъелась: какое ты право имел врываться! А она раза в два крупнее, задница — баул неподъемный и, само собой, оскорблена донельзя. И скандал-то почти утих, решили дружить домами, тут он образа на диване и приметил. Непочтения к основоположникам он простить не смог.
— И правильно! — сквозь слезы смеха выдавил Эльдар. — О-ой! Не могу я с этим товарищем. Ой, не могу!
— А я смог, —
— Слушай, — спросил он, — а чего тебя Мастачный теребил?
— Этот фрукт хохляцкий подлянку Судских готовит. Так я его сдал Судских и вокруг пальца обвел — это ж он с паспортами нашими расхаживал. Ну тупица! И туда же…
До позднего вечера в дом входили и выходили из него люди, ничем не привлекшие Назарова и Портнова. Долгое ожидание стало нервировать обоих.
— А не пора ли нам пора? — спрашивал Эльдар.
— Не надо пока, — отнекивался Виктор. — Ждем, время есть.
Ожидание, непонятная отлучка Светланы, упорство Чары его крайне озадачивали. Насчет Шумайло он не питал иллюзий: зная его понаслышке порядочным дерьмом, он чувствовал себя неуютно даже на расстоянии от человека, которого побаивались ближние.
«Оп-па! — нашел изъян в своих расчетах Портнов. — С обратной стороны дома пожарная лестница, как раз между окнами гостиной! Чем черт не шутит…»
— Назар, топай во двор и наблюдай за окнами врзле пожарной лестницы. Не доверяю я этому красавчику.
— Станет он по лестницам шастать, — усомнился Эльдар. Моросило, не очень хотелось выбираться из теплого салона.
— Эльдик, вперед, — подбодрил Портнов. — Дядя не ошибается.
Эльдар нехотя выполз из машины, дотрусил до угла. Идущий навстречу, наверное, не был готов к неожиданности: оба едва разминулись, чувствительно саданув друг друга встречными плечами. Незнакомец не остановился, не извинился.
— Ты че, дядя, обкуренный? — крикнул вслед Эльдар. Подобная грубость никому не прощалась. — А ну-ка, замедлись!
Человек уходил. Разойдись они без столкновения, Эльдар вряд ли стал присматриваться к нему, а тут, хоть и под блеклыми фонарями, — и коротковатую куртку отметил с американским орлом на спине, и костюм для нее пижонистый…
— Да это же балбеса нашего одежка! — вспомнил Эльдар.
Наблюдавший за всем этим Портнов включил дворники на лобовом стекле, чтобы лучше вжиться в ситуацию.
— Гад буду, Шумайло! — воскликнул он и запустил мотор.
Человек прибавил шагу, почти побежал за ним Назаров.
Портнов съехал с тротуара на проезжую часть. Туда же, оглянувшись, ступил и незнакомец.
«К машине Чары идет!» — догадался Портнов и газанул, стараясь отгородить его раньше, не дать перейти улицу.
Вжикнула резина по мокрому асфальту. Заторопился Портнов, незнакомец поспешил и, перебегая улицу, поскользнулся, правым бампером «вольво» ударила его в бок, отбросив к бордюру.
Одновременно подбежал Назаров и выскочил из машины Портнов. Оба склонились над лежащим.
— Шумайло!..
Сомнений нет. Он был еще жив, постанывал, сгибал и разгибал ноги в коленях, будто пытался убежать. Назаров перевернул Шумайло вверх лицом. Один глаз закрыт, другой подергивается, из глубокой раны на левом виске текла кровь, смешиваясь с каплями дождя. Губы он закусил.
— Не жилец, — вынес приговор Эльдар.
— Почти покойник, — согласился Портнов. — Остается доложиться Судских, что мы задержали опасного преступника, да вот не донесли в целости.