Над Кубанью зори полыхают
Шрифт:
Шкурников встал, глубоко вздохнул. Заходил из стороны в сторону.
— Нет, Евсей Иванович! Спасибо за совет! Никуда я не поеду. Как-нибудь своей головой проживу. — Лицо его вдруг словно окаменело. — А только коль будем мы ждать да поджидать, то и голов лишимся. Они нас за карман, а мы их должны за горло! Ты что думаешь — на этих самых иногородних оружия не сыщется?
Атаман замахал руками, подбежал к дверям кабинета и выглянул в коридор.
— Что ты, что ты, Иван Панфилыч! Христос с тобой! — Атаман прищурил глаза. — О таких делах кричать не полагается…
ГЛАВА
Еще в тринадцатом году участковый начальник Марченко взял в аренду за бесценок около ста десятин казачьей земли, пятьдесят церковной да своего надела у него было двадцать пять десятин. Пригласил к себе участковый двадцать хозяев из бедных казаков и иногородних, у которых были лошади и плуги, и сдал им землю в обработку на три года по двадцать пять рублей за десятину в год. Молотилку приобрёл за чистые доходы с арендованной земли и стал пускать её в прокат. Так не сеял он, не жал, а богател.
В семнадцатом году хлеб в несколько раз повысился в цене. И тогда участковый решил ввести новую оплату за свою землю. Третья мера обмолота в амбар участковому, третий воз сена в скирду участковому.
Заволновались арендаторы, заспорили. А потом их выборный категорически заявил:
— Не дадим третью меру! Теперь не царское время! Равноправие и свобода всем дана. Не желаем платить по–старорежимному ископщину. Получай николаевскими бумажками, как раньше было, вот и все!
Участковый рассвирепел:
— Да что вы мне эти николаевки тычете? Ими, может, скоро, прости господи, только стены оклеивать придётся.
Поспорили, покричали и к согласию не пришли. Начался обмолот хлеба. Разъезжает участковый с тока на ток. Взвешивает на ладони тяжёлую пшеницу гарновку, на зуб пробует — хороша! И уже вкрадчиво убеждает:
— Ну как, хлеборобы? Думаю, спорить не будем? Везите мне третью меру. А?
Но и казаки и мужики одинаково угрюмо молчали. Так и уехал начальник ни с чем.
На другой день на полевые тока явились вооружённые казаки, присланные участковым. Под страхом смерти приказали они хлеборобам нагрузить подводы зерном из расчёта третьей мерки. Под конвоем потянулось десять фур с зерном к амбарам участкового.
И тогда все арендаторы сразу прекратили обмолот. С вилами следом за подводами двинулись. Когда обоз ехал по станице, любопытные спрашивали:
— Штой-то это? Али ворованный хлеб везут?
Отвечали хлеборобы со злобой:
— Ворованный, а то какой же! — Участковый ограбил нас! Насильно наш хлеб с токов забрал.
Толпа росла. Со всех сторон к подворью участкового шла беднота, солдаты и казаки, пришедшие с фронта. Как только телеги въехали во двор, конвойные казаки, от греха подальше, исчезли кто куда. Толпа заполнила двор. Мешки с зерном никто из работников не решался сгружать. Урядник поскакал в правление.
Участковый вначале рассвирепел. Но глянув издали на то, что творится у его амбаров, помчался к атаману за подмогой.
– — Евсей Иванович, ты же атаман! — отирая платком вспотевшие лицо и шею, говорил участковый. — Что же это у
Но атаман только развёл руками:
— А я тут при чём? Твоя каша, ты и расхлёбывай. Ты не спрашивал меня, когда хлеб отбирал. Забыл, какое сейчас время? —И, обратившись к уряднику, спросил: — Сколько фур пригнали?
|г. — Десять.
— Как бы нам через эту твою жадность всем шкурой не пострадать… — Атаман вздохнул и исподлобья взглянул на красного, распаренного участкового. — А моя такая думка: не время сейчас народ злить! Он как порох: брось искру — и взрыв всё разнесёт.
— Что ж это ты мне советуешь, атаман? — раздражённо спросил участковый.
— А советую я тебе отдать это самое проклятое зерно обратно. Черт с ним!
Участковый злобно запыхтел и, заёрзав на стуле, крикнул на урядника:
— Чего стоишь тут?! Скачи на подворье. Скажи сукиным сынам, нехай забирают хлеб и везут по домам!
Вечером участковый арестовал двух своих арендаторов, тех, кого считал зачинщиками смуты. Не прошло после этого и часа, как станичное правление окружили мужики, казаки, солдаты. В толпе кричали:
— Кто дал право арестовывать вольных граждан?
— Где свобода и равенство?!
Атаман недобрым словом помянул участкового. Сам открыл каталажку и выпустил арестованных.
— Ступайте до хаты, хлопцы! — добродушно сказал, атаман. — Не могу я допустить, чтобы в нашей станице без нужды людей в кутузку загоняли! Ступайте до жинок!
А когда задержанные вышли и дверь за ними захлопнулась, атаман скрипнул зубами от ярости.
В тот же вечер эстафетой было послано в Екатеринодар срочное донесение комиссару Временного правительства Бардижу.
Участковый и атаман сообщили:
«За последнее время среди жителей нашей станицы все чаще и чаще проявляется своеволие, вызывающее беспорядки. К этому их подстрекают демобилизованные солдаты, инвалиды и большевики. Так, в июле и августе жители требовали от лавочников выдачи им ситцев, которых у лавочников по трудности времени не было, почему и лавки свои они закрыли. На земельном участке арендаторы подняли бунт против хозяина–землевладельца, отказавшись платить ископщину. В станице появились агитаторы, призывающие к самовольному захвату и вспашке земель. Обращаю внимание, что эти призывы принимают в настоящее время угрожающий характер. В станице и ближайших хуторах могут возникнуть крупные беспорядки».
Но комиссар Временного правительства сам не з^нал, что делать: на его землях, близ станицы Брюховецкой, начались такие же беспорядки.
Атаман Кубанского войска Филимонов, на которого со всех сторон сыпались донесения о самовольных захватах земель иногородними и казачьей беднотой, разослал по станицам и хуторам Кубани предписание, предлагающее применять к захватчикам земли воинскую силу с оружием, пороть учиняющих беспорядок. А позднее разослал по Кубани новый грозный приказ: «Впредь, до восстановления Временного правительства и порядка в России, принимаю на себя осуществление государственной власти на Кубани».