Надгробные речи. Монодии
Шрифт:
Так бы он сказал, а я мог бы к этому добавить, что, во-первых, — и сие есть самое главное — решение Мойр неодолимо, а Мойры так же властвуют в римской земле, как некогда властвовали в Египте. И поскольку римлянам суждены были бедствия, а государь, будучи жив и стремясь вернуть стране благополучие, мешал сему предназначению, то он уступил перед натиском зла, дабы не были счастливы те, кому предстояло страдать. А во-вторых, примем же в расчет и то, что хотя умер он молодым, однако превзошел своими подвигами любых царей, доживших до глубокой старости. Ибо припомнит ли кто царя, прожившего втрое больше, но совершившего при этом столь же многие и славные деяния?
Итак, хотя его и нет с нами, слава его живет, а посему нам подобает крепиться и не столько скорбеть из-за его смерти, сколько радоваться этой славе. Этот муж и за пределами Римской державы продолжал осуществлять руководство ею — сам пребывая во вражьей земле, но в своей сохраняя царскую власть, равно способный блюсти мир повсюду, независимо от того, где обретался. Ибо ни варвар тогда не брался за оружие вопреки договору, ни внутри страны никто не устраивал смуту, на что многие люди нередко отваживались и тогда, когда цари самолично управляли государством. Что же было этому причиной — любовь ли, страх ли? Страх, который сдерживал варваров, или любовь, которую питали к нему подданные? И разве не достойно удивления и то, и другое — что он внушал страх неприятелю и вызывал почтение у своих или, если угодно, оба этих чувства и у тех, и у этих разом? Итак, пусть сие послужит нам утешением, равно как и то, что любой из его подданных во всякое время мог бы сказать себе, что живет под властью лучшего царя в мире! Так кому же, как не ему, более всех надлежало царствовать, если во главе менее добродетельных подобает стоять мужу, который своею рассудительностью и искусностью речи, и прочими достоинствами превосходит всех остальных людей? Самого его мы более не увидим, зато сможем созерцать многочисленные и искусно составленные им речи. Большинство сочинителей, хотя и состарились за своими писаниями, однако избегли многих разновидностей речей, испытав себя лишь в некоторых из них, чем заслужили больше упреков, нежели похвал. Этот же муж, разом и на войне сражаясь, и речи слагая, оставил нам сочинения всякого рода и намного превосходящие всё то, что когда-либо было создано другими, а в писании писем превзошел самого себя [808] . Перечитывая их, нахожу я утешение в горе, да и вам они помогут превозмочь в своем сердце печаль. Вот какое бессмертное детище оставил
808
...а в писании писем превзошел самого себя. — Юлиан вел обширную частную и деловую переписку, которая заслуженно признаётся памятником позднеантичной эписголографии. Сохранилось около ста его писем, адресованных друзьям, приближенным, ученым, риторам и проч., среди которых ораторы Либаний и Фемистий, философы Ямвлих и Максим Эфесский, врачи Орибасий и Зенон.
809
...не подвластно оно безжалостному времени, стирающему даже яркие краски на картинах. — Об античных картинах, писавшихся минеральными красками на деревянных досках, см.: Плиний Старший. Естественная история. XXXV.12—31).
Раз уж я упомянул о картинах, то скажу и о том, что во многих городах воздвигли ему статуи рядом со статуями богов и чтут их, подобно богам, а кто-то даже вознес ему молитву, прося какого-то блага, и получил его. Так он восшествовал прямо к богам и разделил с ними божественную силу. А значит, справедлив был гнев тех, кто едва не забил камнями посланца, прибывшего с известием о смерти государя [810] , как если бы он клеветал на бога. Служат мне утешением и картины персов, на которых изображается его к ним вторжение [811] . Говорят, изобразив государя в виде молнии [812] , они приписали рядом слово «молния», дабы показать, что тот причинил им бедствия, превосходящие те, что способен причинить человек. Прах его покоится близ Тарса, в Киликии [813] , а по праву должен бы находиться в Академии — рядом с прахом Платоновым [814] , дабы почитали его так же, как испокон веков почитают Платона его последователи и их ученики! Подобает нам воспевать его в сколиях и пеанах [815] и славить во всякого рода хвалебных речах, именуя нашим заступником перед варварами, затевающими войну. Обладая искусством провидеть грядущее, пожелал он узнать наперед, суждено ли ему нанести урон персам, но о том, воротится ли он невредимым, государь наш не заботился, на деле доказав, что стремился не к жизни, а к славе. Жить под властью царя, наделенного подобной доблестью, — величайшее счастье для подданных, а лишившись такового, подобает им искать лекарство от печали в его славе и, коснувшись священной могилы, клясться его именем наравне с именами богов, ибо к тому у нас имеется гораздо больше поводов, нежели у иных из варваров, когда те клянутся именами своих праведников.
810
А значит, справедлив был гнев тех, кто едва не забил камнями посланца, прибывшего с известием о смерти государя... — Согласно Зосиму, за эту весть посланец был убит жителями Карры (см. примеч. 67 к «Монодии Юлиану»).
811
Служат мне утешением и картины персов, на которых изображается его к ним вторжение. — Также о картинах персов и характерных для них сюжетах — сценах охоты и войны — упоминает Аммиан Марцеллин (см.: Римская история. XXIV.6.3).
812
...изобразив государя в виде молнии... — Не известно, существовала ли такая картина на самом деле, однако в этом пассаже легко усмотреть скрытую аналогию Юлиана с Александром Македонским, который, как известно, был действительно изображен Апеллесом с молнией в руках на знаменитой картине в храме Артемиды Эфесской (см.: Плиний Старший. Естественная история. XXXV.36).
813
Прах его покоится близ Тарса, в Киликии... — Юлиана похоронили в Тарсе, памятуя о том, что по окончании своего похода он собирался отправиться туда с армией на зимовку. Таким образом решено было исполнить последнюю волю императора (см.: Аммиан Марцеллин. Римская история. ????.2.5; XXV.9.12).
814
...в Академии — рядом с прахом Платоновым... — Академия — философская школа Платона, получившая свое название по местности в Афинах, где располагался гимнасий и священная роща героя Академа; там Платон имел обыкновение встречаться со своими учениками. О могиле Платона, находившейся близ Академии, упоминает Павсаний (см.: Описание Эллады. 1.30.3).
815
Подобает нам воспевать его в сколиях и пеанах... — Сколий и пеан — жанры лирической поэзии. Сколием называлась застольная песнь; о пеане см. примеч. 56 к «Монодии на Юлиана».
О питомец всевышних, ученик всевышних, наперсник всевышних! О ты, столь мало земли занявший своею могилою, но столь огромную вселенную повергший в изумление! О ты, покоривший в битвах иноплеменников и без битв — единоплеменников! О ты, кто отцам дороже сыновей, сыновьям — дороже отцов, а братьям — дороже братьев! О ты, содеявший великое, коему предстояло совершить еще более великое! О защитник богов и соратник богов! Ты отринул всякое иное наслаждение, кроме единого лишь красноречия! Прими же сей скромный дар от моего словесного искусства, каковой сам же ты возвеличил!
«ЛИТЕРАТУРНЫЕ» НАДГРОБНЫЕ РЕЧИ
[Перикл]
[НАДГРОБНАЯ РЕЧЬ В ЧЕСТЬ АФИНЯН, ПОГИБШИХ В ПЕРВЫЙ ГОД ПЕЛОПОННЕССКОЙ ВОЙНЫ]
Фрагмент «Истории» Фукидида (11.35—46)
<...> Большинство уже говоривших с этого места воздает похвалы тому, кто прибавил к погребальному обряду произнесение похвального слова [816] , так как действительно прекрасно произносить такое слово при погребении павших в войнах. Мне кажется оправданным, чтобы людям, проявившим доблесть на деле, и почести оказывались на деле, что сделано, как вы видите, и теперь настоящими похоронами, совершёнными на счет государства; [817] но мне кажется неоправданным ставить оценку доблести многих людей в зависимость от одного человека на том основании, что ему всё равно поверят, хорошо ли он скажет или не вполне хорошо. Трудно соблюсти меру в словах там, где уверенность в истине сказанного с трудом лишь становится прочною. В самом деле, слушателю, во всё посвященному и благосклонно настроенному, оценка заслуг может показаться недостаточною сравнительно с тем, что ему желательно слышать и что ему известно; напротив, слушатель несведущий из чувства зависти может подумать, что некоторые заслуги и преувеличены, коль скоро они в том или ином отношении превосходят его собственные природные силы. Ведь похвалы, воздаваемые другим, терпимы в той только мере, в какой каждый из слушателей сознаёт себя способным сам совершить те дела, о которых он слышит; то, что в похвалах превосходит эту меру, возбуждает в слушателях зависть и недоверие [818] . Но так как люди старого времени признали обычай этот прекрасным [819] , то и я обязан подчиниться ему и попытаться по мере возможности удовлетворить желаниям и ожиданиям каждого из вас.
816
...воздает похвалы тому, кто прибавил к погребальному обряду произнесение похвального слова... — Сами греки приписывали введение этого обычая Солону. Однако скорее всего такая традиция возникла значительно позднее, уже в эпоху Греко-персидских войн, вероятно, при Кимоне, и затем приобрела силу закона.
817
...что сделано... и теперь настоящими похоронами, совершёнными на счет государства... — См. примеч. 1 к «Надгробной речи» Демосфена.
818
...то, что в похвалах превосходит эту меру, возбуждает в слушателях зависть и недоверие. — Данная мысль, повторяющаяся далее в п. 45, является общим местом для большинства древнегреческих надгробных речей (см.: Горгий. Надгробная речь; Гиперид. Надгробная речь. 30; Элий Аристид. Надгробная речь Этеонею. 18; Дион Хрисостом. Меланком. 7). Согласно распространенному в античности мнению, похвала живым вызывает у многих зависть, рожденную чувством соперничества с ними (ср., в частности: Фукидид. История. II.45.1; Исократ. Эвагор. 6—7), в то время как похвала мертвым зависти за собой не влечет, ибо воспринимается как воздаяние последнего долга их памяти и заслугам.
819
...признали обычай этот прекрасным... — Имеется в виду обычай произнесения похвального слова.
Я начну прежде всего с предков [820] , потому что и справедливость, и долг приличия требуют воздавать им при таких обстоятельствах дань памяти. Ведь они всегда и неизменно обитали в этой стране [821] и, передавая ее в наследие от поколения к поколению, сохранили ее благодаря своей доблести свободною до нашего времени. И за это они достойны похвалы, а еще достойнее ее отцы наши [822] , потому что к полученному ими наследию они не без трудов приобрели то могущество, которым мы располагаем теперь, и передали его нынешнему поколению [823] . Дальнейшему усилению могущества содействовали, однако, мы сами, находящиеся еще теперь в цветущем зрелом возрасте. Мы сделали государство вполне и во всех отношениях самодовлеющим и в военное, и в мирное время. Что касается военных подвигов, благодаря которым достигнуты были отдельные приобретения, то среди людей, знающих это, я не хочу долго распространяться на этот счет и не буду говорить о том, с какой энергией мы или отцы наши отражали вражеские нападения варваров или эллинов [824] . Я покажу сначала, каким образом действуя, мы достигли теперешнего могущества, при каком государственном строе и какими путями мы возвеличили нашу власть, а затем перейду к прославлению павших. По моему мнению, обо всём этом уместно сказать в настоящем случае, и всему собранию горожан и иноземцев полезно будет выслушать мою речь.
820
Я начну прежде всего с предков... —
821
Ведь они всегда и неизменно обитали в этой стране... — Общее место в надгробных и похвальных речах афинских ораторов, указывающее на автохтонность населения Аттики, в отличие от других племен и народов остальных областей Греции (ср. примеч. 3 к «Надгробной речи» Демосфена).
822
...а еще достойнее ее отцы наши... — Имеется в виду поколение эпохи Грекоперсидских войн.
823
...нынешнему поколению. — Речь идет о поколении самого Перикла (465— 440 гг. до н. э.). На момент произнесения этой речи оратору было уже за 60 лет.
824
...отражали вражеские нападения варваров или эллинов. — Имеются в виду Греко-персидские и Пелопоннесская войны.
Наш государственный строй не подражает чужим учреждениям; мы сами, скорее, служим образцом для некоторых, чем подражаем другим. Называется этот строй демократическим потому, что он зиждется не на меньшинстве граждан, а на большинстве их. По отношению к частным интересам законы наши предоставляют равноправие для всех; что же касается политического значения, то у нас в государственной жизни каждый им пользуется предпочтительно перед другим не в силу того, что его поддерживает та или иная политическая партия, но в зависимости от его доблести, стяжающей ему добрую славу в том или другом деле; равным образом, скромность звания не служит бедняку препятствием к деятельности, если только он может оказать какую-либо услугу государству. Мы живем свободною политическою жизнью в государстве и не страдаем подозрительностью во взаимных отношениях повседневной жизни; мы не раздражаемся, если кто делает что-либо в свое удовольствие, и не показываем при этом досады, хотя и безвредной, но всё же удручающей другого. Свободные от всякого принуждения в частной жизни, мы в общественных отношениях не нарушаем законов больше всего из страха перед ними и повинуемся лицам, облеченным властью в данное время, в особенности прислушиваемся ко всем тем законам, которые существуют на пользу обижаемым и которые, будучи неписаными, влекут общепризнанный позор [825] . Повторяющимися из года в год состязаниями и жертвоприношениями мы доставляем душе возможность получить многообразное отдохновение от трудов, равно как и благопристойностью домашней обстановки, повседневное наслаждение которой прогоняет уныние. Сверх того, благодаря обширности нашего города к нам со всей земли стекается всё, так что мы наслаждаемся благами всех других народов с таким же удобством, как если бы это были плоды нашей собственной земли. В заботах о военном деле мы отличаемся от противников следующим: государство наше мы предоставляем для всех, не высылаем иноземцев, никому не препятствуем ни учиться у нас, ни осматривать наш город, так как нас нисколько не тревожит, что кто-либо из врагов, увидев что-нибудь несокрытое, воспользуется им для себя; мы полагаемся не столько на боевую подготовку и военные хитрости, сколько на присущую нам отвагу в открытых действиях.
825
...которые, будучи неписаными, влекут общепризнанный позор. — Речь идет о позоре, которому будет подвергнут всякий, кто нарушит эти «неписаные» законы — то есть старинные греческие обычаи.
Что касается воспитания, то противники наши еще с детства закаляются в мужестве тяжелыми упражнениями [826] , мы же ведем непринужденный образ жизни и, тем не менее, с не меньшей отвагой идем на борьбу с равносильным противником. И вот доказательство этому; лакедемоняне идут войною на нашу землю не одни, а со всеми своими союзниками, тогда как мы одни нападаем на чужие земли и там, на чужбине, без труда побеждаем большей частью тех, кто защищает свое достояние [827] . Никто из врагов не встречался еще со всеми нашими силами во всей их совокупности, потому что в одно и то же время мы заботимся и о нашем флоте, и на суше высылаем наших граждан на многие предприятия. Когда в стычке с какою-либо частью наших войск враги одерживают победу над нею, они кичатся, будто отразили всех нас, а потерпев поражение, говорят, что побеждены нашими совокупными силами. Хотя мы и охотно отваживаемся на опасности, скорее вследствие равнодушного отношения к ним, чем из привычки к тяжелым упражнениям, скорее по храбрости, свойственной нашему характеру, нежели предписываемой законами, всё же преимущество наше состоит в том, что мы не утомляем себя преждевременно предстоящими лишениями, а, подвергшись им, оказываемся мужественными не меньше наших противников, проводящих время в постоянных трудах.
826
...противники наши еще с детства закаляются в мужестве тяжелыми упражнениями... — Намек на спартанцев и образ их воспитания.
827
..лакедемоняне идут войною на нашу землю не одни, а со всеми своими союзниками, тогда как мы одни нападаем на чужие земли и... побеждаем... тех, кто защищает свое достояние. — Речь идет о первом этапе Пелопоннесской войны (до 421 г. до н. э.) — так называемой Архидамовой войне, в ходе которой спартанцы регулярно вторгались в Аттику, а афиняне при помощи своего флота совершали регулярные рейды на Пелопоннес.
И по этой, и по другим еще причинам государство наше достойно удивления. Мы любим красоту без прихотливости и мудрость без изнеженности; мы пользуемся богатством как удобным средством для деятельности, а не для хвастовства на словах, и сознаваться в бедности у нас не постыдно, напротив, гораздо позорнее не выбиваться из нее трудом. Одним и тем же лицам можно у нас и заботиться о своих домашних делах, и заниматься делами государственными, да и прочим гражданам, отдавшимся другим делам, не чуждо понимание дел государственных. Только мы одни считаем не свободным от занятий и трудов, но бесполезным того, кто вовсе не участвует в государственной деятельности. Мы сами обсуждаем наши действия [828] или стараемся правильно оценить их, не считая речи чем-то вредным для дела; [829] больше вреда, по нашему мнению, происходит от того, если приступить к исполнению необходимого дела без предварительного уяснения его речами. Превосходство наше состоит также и в том, что мы обнаруживаем и величайшую отвагу, и зрело обсуждаем задуманное предприятие; у прочих, наоборот, неведение вызывает отвагу, размышление же — нерешительность. Самыми сильными натурами должны, по справедливости, считаться те люди, которые вполне отчетливо знают и ужасы, и сладости жизни, и когда это не заставляет их отступать перед опасностями. Равным образом, в отношениях человека к человеку мы поступаем противоположно большинству: друзей мы приобретаем не тем, что получаем от них услуги, но тем, что сами их оказываем. Оказавший услугу — более надежный друг, так как он своим расположением к получившему услугу сохраняет в нем чувство признательности; напротив, человек облагодетельствованный менее чувствителен: он знает, что ему предстоит возвратить услугу как лежащий на нем долг, а не из чувства благодарности. Мы одни оказываем благодеяния безбоязненно, не столько из расчета на выгоды, сколько из доверия, покоящегося на свободе. Говоря коротко, я утверждаю, что всё наше государство — центр просвещения Эллады; каждый человек может, мне кажется, приспособиться у нас к многочисленным родам деятельности и, выполняя свое дело с изяществом и ловкостью, всего лучше может добиться для себя самодовлеющего состояния.
828
Мы сами обсуждаем наши действия... — Имеется в виду выступление афинских ораторов в народном собрании в защиту или против принятия тех или иных решений.
829
...не считая речи чем-то вредным для дела... — Намек на спартанцев, славившихся немногословием и нелюбовью к ораторским речам.
Что всё сказанное — не громкие слова по поводу настоящего случая, но сущая истина, доказывает самое значение нашего государства, приобретенное нами именно благодаря этим свойствам. Действительно, из нынешних государств только одно наше выдерживает испытание выше толков о нем; [830] только одно наше государство не будит негодования в нападающих на него неприятелях в случае поражения их такими людьми [831] , не вызывает упрека у подчиненных, что они будто бы покоряются людям, недостойным владычествовать. Создав могущество, подкрепленное ясными доказательствами и достаточно засвидетельствованное, мы послужим предметом удивления для современников и потомства, и нам нет никакой нужды ни в панегиристе Гомере, ни в ком другом, доставляющем минутное наслаждение своими песнями, в то время как истина, основанная на фактах, разрушит вызванное этими песнями представление. Мы нашей отвагой заставили все моря и все земли стать для нас доступными, мы везде соорудили вечные памятники содеянного нами добра и зла [832] . В борьбе за такое-то государство положили свою жизнь эти воины [833] , считая долгом чести остаться ему верными, и каждому из оставшихся в живых подобает желать трудиться ради него.
830
...выдерживает испытание выше толков о нем... — То есть выше похвалы или порицания.
831
...в случае поражения их такими людьми... — Речь идет об афинянах.
832
...содеянного нами добра и зла. — Имеются в виду победа, а затем поражение афинян в ходе второго этапа Греко-персидских войн: первая была одержана ими в битве при Эвримедонте (466 г. до н. э.), вторым завершилась битва при Мемфисе (456 г. до н. э.). После победы над персами в битвах при Платеях и Микале (479 г. до н. э.) греками был создан Делосский союз, куда вошло множество городов-государств Эгеиды во главе с Афинами. Целью этого союза было продолжение войны с Персией за свободу греческих городов Малой Азии. В последующее десятилетие союзники захватили ряд малоазийских городов, находившихся под властью Персии, что вынудило Ксеркса начать планомерную подготовку к новой войне с греками. Сбор персидской армии и флота происходил возле реки Эвримедонт. Узнав о приготовлениях персов, афинский военачальник Кимон собрал 200 триер и отплыл в Фаселиду, откуда организовал наступление на персидское войско. В результате битвы при Эвримедонте сначала на море, а затем на суше персидская армия и флот потерпели сокрушительное поражение, и Ксеркс был вынужден заключить мир с Афинами (точное время и детали подписания этого договора неизвестны). Еще десятилетие спустя в подвластном Персии Египте началось восстание, поднятое ливийским царем Инаром — сыном того царя Псамметиха, при котором в 525 г. до н. э. Египет попал под власть персов. Афиняне поддержали Инара, выслав ему на помощь часть своего флота. Поначалу афинянам удалось овладеть всем Египтом, однако персидский царь Артаксеркс I отправил в Египет большую армию во главе с Мегабизом, который в битве при Мемфисе разгромил египтян и их союзников — ливийцев и греков. В результате этой военной экспедиции афиняне лишились значительной части флота, однако вскоре им удалось изменить ситуацию в свою пользу благодаря ряду блестящих морских побед, одержанных ими под предводительством Кимона близ Кипра, что в итоге привело к заключению так называемого Каллиева мира с персами (см. примеч. 36 к «Надгробному слову...» Лисия) и к окончанию Греко-персидских войн.
833
В борьбе за такое-то государство положили свою жизнь эти воины... — Обычные слова эпитафий на могилах и памятниках, устанавливаемых в честь погибших в бою.