Надгробные речи. Монодии
Шрифт:
Посейдон сотрясал великий город во Фракии [665] , и оттуда приходили вести о том, что, ежели не умилостивить бога, бедствие одолеет город. И едва государь это услыхал, как, встав посреди сада и подставив тело свое ливню, покуда прочие оставались под кровлею и глядели на него с изумлением, преисполненный божественной силы, сносил таковое ненастье до позднего вечера и тем умилостивил бога и устранил опасность. И люди, приходившие позднее, сообщали потом, что в этот день землетрясение прекратилось. А здоровью государя дождь не причинил никакого вреда. Когда же зимою ночи сделались длинными, он, помимо многих других замечательных сочинений, принялся за изучение тех книг, в коих человек из Палестины изображается богом и божьим сыном [666] , и, написав пространное опровержение [667] , силою доводов показал, что предмет сего почитания есть смех и пустословие, явив себя в том сочинении мудрее тирийского старца [668] . Да будет милостив к нам этот тириец и да примет он сии слова благосклонно, как если бы был превзойден собственным сыном!
665
Посейдон сотрясал великий город во Фракии... — Либаний имеет в виду землетрясение 2 декабря 362 г. н. э., которое, помимо прочих городов, затронуло также и Константинополь (см. примеч. 59 к «Монодии Юлиану»). Об этом же катаклизме упоминает Аммиан Марцеллин (см.: Римская история. XXII.13.5). О Посейдоне как боге землетрясений см. примеч. 8 к «Монодии Никомедии».
666
...человек из Палестины изображается богом и божьим сыном... — Имеется в виду Иисус Христос. См. об этом: Сократ Схоластик. Церковная история. III.23.
667
...написав пространное опровержение... — Подразумевается трактат Юлиана «Против христиан», дошедший до нашего времени лишь частично, в цитации св. Кирилла Александрийского — в сочинении под названием «О святой христианской религии против безбожного Юлиана».
668
...явив себя в том сочинении мудрее тирийского старца. — Имеется в виду философ-неоплатоник Порфирий из Тира, ученик Плотина и издатель его сочинений. Непримиримый враг христианства, Порфирий написал трактат «Против христиан», который известен лишь по немногим цитатам, сохранившимся у церковных авторов — у Евсевия Кесарийского, Иеронима и Августина.
Вот каким наслаждениям предавался наш государь ночи напролет, в то время как другие в это время искали утех Афродиты. И настолько он был далек от розысков, есть ли у кого красивая дочь или жена, что, если бы не связала его Гера узами законного брака [669] , он так и умер бы, лишь понаслышке зная о плотском соитии. А оплакав смерть жены своей, к другим женщинам уже не приближался — ни раньше, ни позже [670] , будучи от природы склонен к воздержанию, к каковому призывали его и пророчества. Им-то он и посвящал свой досуг, и к лучшим прорицателям обращаясь, и сам никому не уступая в таковом искусстве, так что последним и обмануть его не удавалось, покуда он своими глазами рассматривал вместе с ними явленные знаки. И бывало, что государь превосходил в этом деле даже величайших знатоков — столь безграничной широтой души и проницательностью он обладал, одно осмысляя разумом, а о другом совещаясь с богами. Вот почему кого, казалось, он собирался назначить на высшие должности, тех под конец он обходил, а кого, полагали, он обойдет — тех, напротив, назначал, делая одно и не делая другого по воле богов.
669
...связала его Гера узами законного брака... — В древнегреческой мифологии богиня Гера считалась покровительницей браков и деторождения.
670
А оплакав смерть жены своей, к другим женщинам уже не приближался — ни раньше, ни позже... — Ср.: Аммиан Марцеллин. Римская история. XXV.4.2.
О том же, что он искренне заботился о государстве и ставил его благо превыше своего собственного, свидетельствует многое, а более всего следующее. Когда родные уговаривали его вступить в брак, дабы он мог произвести на свет детей — наследников для своей державы, государь заявил, что как раз это его и останавливает, ибо боится он, как бы они, унаследовав власть по закону и имея от природы дурной нрав, не погубили государства [671] , претерпев то же, что и Фаэтон [672] . Так, свою бездетность он почитал меньшим злом, нежели погибель городов.
671
...ибо боится он, как бы они, унаследовав власть по закону и имея от природы дурной нрав, не погубили государства... — Подобную точку зрения, высказанную Аристотелем в «Политике» (см.: III.15.1286b), Юлиан приводит в своем «Послании к Фемистию-философу» (см.: 260d—26la).
672
...претерпев то же, что и Фаэтон. — См. примеч. 55 к «Монодии Юлиану».
Не избегал он заниматься и делами судебными [673] , словно бы душа его состояла из многих различных частей, и хотя мог он поручить сие заботе наместников — судей весьма многоопытных и исключительных в своей неподкупности, однако же предпочитал сам выступать в их числе, готовый состязаться с теми в судействе. Правда, иной, вероятно, с этим не согласится, уверяя, что судейство было для него лишь отдыхом и забавой. Уловок адвокатов он избегал с легкостью, а истину в любых словах угадывал невероятно скоро и, сличая одни показания с другими, а правду — с ложью, побеждал хитроумие законами. И не бывало такого, чтобы он действовал во вред богачам, невзирая на их честность, или же, напротив, вступался за бедняков, хотя бы те и отличались бесстыдством, как поступает всякий, кто завидует счастью первых и проникается непомерной жалостью ко вторым. Но, мысленно отвлекшись от самих тяжущихся, он судил лишь их поступки, так что нередко богач уходил от него в выигрыше, а бедняк — в проигрыше. И хотя он мог бы, пожелай он того, преступать законы, ибо ему не грозило за это судебное наказание [674] , однако же полагал, что при рассмотрении дел обязан придерживаться гражданских уложений строже самых низших судов, поэтому, когда некто, и прежде ненавидимый государем за кривду, обошел закон с помощью подложных бумаг, то, поняв это и присудив победу ответчику, ибо истец не сумел те бумаги обжаловать, государь не преминул сказать, что обман сей не остался незамеченным, но что он выносит приговор в пользу обманщика, понуждаемый бездействием потерпевшего и подчиняясь букве закона. Так что победивший удалился, печалясь больше проигравшего, ибо последний потерял землю, а первый — доброе имя. Так государь нашел способ и закона не нарушить, и обманщика наказать.
673
Не избегал он заниматься и делами судебными... — Аммиан Марцеллин отмечает, что Юлиан лично вникал в подробности каждого рассматриваемого дела (см.: Римская история. XXII.9.9 сл.).
674
И хотя он мог бы... преступать законы, ибо ему не грозило за это судебное наказание... — Примерно ко времени правления императора Диоклетиана прежняя форма власти (принципат), которая установилась в Риме начиная с эпохи Августа и при которой император не обладал всей полнотой власти, а мыслился лишь как первое лицо в государстве (лат. princeps inter pares — «первый среди равных»), переродилась в так называемый доминат (от лат. dominus — «господин, хозяин»), иными словами — в абсолютную монархию, что предполагало неограниченную власть императора. При этом старые республиканские магистратуры — претура и консулат, — хотя и не были отменены, однако продолжали существовать лишь номинально, превратившись, по сути, в почетные должности.
Когда же открылось государево судилище и любому дано было право прибегнуть к его защите, то все, кто посредством силы незаконно владел имуществом слабых — иные бесстыдно им завладев, а иные под видом покупки, — сами являлись к потерпевшим, дабы вернуть похищенное — кто по вызову суда, а кто и не дожидаясь такового, в страхе упреждая дознание, так что всякий притеснитель сам себе был судьею. И каковое говорят о Геракле — что когда кто-то терпел бедствие на суше или на море, то призывал его на помощь, и что, даже если того не было рядом, одного его имени бывало достаточно [675] , — таковое же, мы знаем, могло сотворить и государево имя. И города, и деревни, и площади, и дома, и материки, и острова, и юноши, и старики, и мужчины, и женщины давали отпор обидчикам одним лишь упоминанием о государе, и не раз его имя останавливало руку, готовую нанести удар. В том же судилище была рассмотрена и тяжба о первенстве городов, величайших в Сирии после нашего, причем один из них был красивее другого, ибо находился вблизи моря [676] . Когда же послы городов произнесли пространные речи, и те, что были из приморского города, упомянули и об остальном, о чем сказать было уместно, и о мудрости их согражданина [677] , а послы того города, что расположен в глуби материка, рассказали о чужеземце и о своем земляке, из коих первый облюбовал их город для занятий философией, а второй радушно принял и его, и всюду следовавших за ним учеников [678] , то государь, оставив в стороне блестящие постройки обоих городов и сравнив сих мужей друг с другом, присудил первенство городу, сильнейшему своими гражданами. Разве государь не призывал города к добродетели, вынеся подобное решение — презрев бездушную красоту вещей как не имеющую ценности в глазах взыскательного судьи?
675
И каковое говорят о Геракле — что когда кто-то терпел бедствие на суше или на море, то призывал его на помощь, и что, даже если того не было рядом, одного его имени бывало достаточно... — Об обычае в тяжких обстоятельствах призывать на помощь Геракла свидетельствует и Элий Аристид в гимне, посвященном этому герою (см.: Геракл. 15). Ср., в частности: Аристофан. Лягушки. 298, схолии Гесихия и «Суды» к этому месту).
676
...городов, величайших в Сирии... причем один из них был красивее другого, ибо находился вблизи моря. — Имеются в виду города Лаодикея Приморская и Апамея.
677
...послы... что были из приморского города, упомянули... о мудрости их согражданина... — Речь идет об Аполлинарии Лаодикейском, ученике Либания и одном из крупнейших христианских авторов своего времени. Став впоследствии епископом Лаодикеи Приморской, он состоял в переписке с видными деятелями Церкви, такими как Афанасий Александрийский, Василий Великий и Григорий Богослов.
678
...послы того города, что расположен в глуби материка, рассказали о чужеземце и о своем земляке, из коих первый облюбовал их город для занятий философией, а второй радушно принял и его, и всюду следовавших за ним учеников... — Речь идет о главе сирийской школы неоплатонизма Ямвлихе и его ученике Сопатре из Апамеи.
Итак, недавно, касаясь вопросов благочестия [679] , я поминал о простоте его общения с людьми, теперь же настал черед поговорить и о более важном, ибо сильнее всего проявлял он сие качество в судилище по отношению к риторам и их подзащитным, предоставляя тем полную свободу кричать во всё горло, размахивать руками, всячески жестикулировать, поднимать друг друга на смех — иными словами, делать всё что угодно, лишь бы одержать победу над противником [680] . При этом он зачастую обращался к каждому из них так: «Друг мой!» А ведь сие обращение — ко всем, не только к риторам, — впервые употребленное ныне владыкою по отношению к своим подданным, способно пробудить к нему любовь не в пример магическим чарам! Ибо государь полагал, что величие царской власти проявляется не в том, что люди испытывают страх, хранят молчание, держат руки под плащом, стоят потупившись и глядя больше на собственные сапоги, нежели в лицо правителя, и не в том, что они говорят и ведут себя достойно рабов, а не свободных, но в том, что никто из приближенных к правителю
679
...недавно, касаясь вопросов благочестия... — См. п. 167—169 наст. речи.
680
...предоставляя тем полную свободу кричать во всё горло, размахивать руками, всячески жестикулировать, поднимать друг друга на смех — иными словами, делать всё что угодно, лишь бы одержать победу над противником. — Обычная манера выступления софистов, которые часто подвергались за это критике (например, в речи Элия Аристида «Против тех, кто оскверняет ораторское искусство»; см. примеч. 46 к «Элевсинской речи»).
Сие золото напомнило мне и о золотых венках, кои города посылали ему через послов, — один тяжелее другого: один в тысячу статиров [681] , другой в две тысячи, а третий еще больше весом. Он же, пожурив послов за размеры венков, ибо хорошо понимал, что не без труда добываются средства на таковые подарки, постановил, чтобы вес венков не превышал семидесяти статиров [682] , полагая, что почет от любого венка одинаков, а искать выгоду в величине почестей — дело корыстолюбцев. И гонцы, кои доставляли сии законы и многие другие указы, кто с не меньшим, а кто и с большим пылом так упорно отрекались от награды за свои труды, что не принимали даже и тех даров, что им приносили добровольно. Вот какую опасность сулили недобросовестные поборы, ибо всякому было ясно, что стяжатель не сможет сокрыться и неизбежно подвергнется каре. Так слава достойного государя не посрамлялась ничтожеством слуг его.
681
Статир — мера веса, составлявшая примерно 8,5 г.
682
...постановил, чтобы вес венков не превышал семидесяти статиров... — Имеется в виду закон Юлиана от 29 апреля 362 г. н. э. (см.: Кодекс Феодосия. XII. 13.1).
И покуда он был занят этими делами, голодающий народ, сойдясь на ристалище, поднял глас [683] , ибо неблагоприятная погода нанесла вред урожаю, а богачи — городу, не давая в общее пользование многолетние запасы и сохраняя высокие цены на хлеб. Тогда государь, собрав земледельцев, ремесленников, торговцев и всех остальных, кто определяет цены на всякие товары, посредством закона принудил их блюсти в этом меру и сам в соответствии с законом первым отправил на рынок пшеницу из своих запасов. Однако вскоре прознал он, что градоначальники, поступая вопреки закону, его хлебом пользуются, а свой укрывают. Всякий, кому неведомы тогдашние обычаи, ожидает услыхать тут о копье, мече, огне да воде — ведь подданные, воюющие с собственным царем, сего, как видно, заслуживают. Ибо что это, если не война, хотя и без оружия, когда царю нарочно оказывают неповиновение, перечат там, где возможно содействовать, а все законы, о коих он печется, любым способом стремятся обойти? Итак, всякий властитель поступил бы по справедливости, учинив и названную расправу, и обойдясь еще суровее, и обрушился бы на своих обидчиков подобно удару молнии. Государь же, и в остальных делах сдерживая свой гнев, и в этом его одолев, отказался от надлежащего наказания, ограничившись даже не тюрьмою, а одним лишь ее названием, так что никто из начальствующих лиц не переступил тюремного порога. И сие легкое и быстрое наказание завершилось еще до наступления ночи, ибо едва одни стражники приводили туда заключенных, как другие тотчас их отпускали. Те уж и отобедать успели, и отдохнуть, а государь всё не находил времени ни на то, ни на другое. И те радовались, что избежали наказания, а он скорбел о том, чему их подверг, говоря, что сильно обижен на город за то, что тот вынудил его прибегнуть к подобным мерам. И хотя наказание сие было весьма мягким, государь почитал его слишком суровым и даже чрезмерным. Ибо не дожидался он, пока кто-то из друзей осудит его за содеянное, но сам корил себя за сей поступок, и не оттого, полагаю, будто наказанные были невиновны, а оттого, что негоже, как он думал, подвергать таковому градоначальников, хотя бы те и нарушали закон.
683
...голодающий народ, сойдясь на ристалище, поднял глас... — Речь идет о народном возмущении, вызванном голодом в Антиохии (362 г. н. э). Согласно Аммиану Марцеллину, Юлиан требовал от антиохийского сената установления низких цен на продукты, но сенат по ряду причин не исполнял его требований (см.: Римская история. XXII.14.1 сл.; ср.: Либаний. Жизнь, или О собственной доле. 126; Юлиан. Антиохийцам, или Брадоненавистник. 350a, 368c сл.).
Немного спустя, когда город позволил себе еще большую дерзость [684] , — и хотя говорю я о своем отечестве, но нет ничего почтеннее истины, — то, оставив в стороне кары, привычные у владык, он прибег к средствам риторики и, невзирая на то, что мог учинить пытки и казни, излил свой гнев в речи к этому городу [685] , поступив, полагаю, так же, как прежде по отношению к некоему римлянину [686] . А тот вел себя с ним столь непочтительно, что мог бы поплатиться если не головой, то имуществом, однако же государь имущества его не лишил, но лишь уязвил стрелой своего письма. И такого-то государя, отнюдь не скорого на расправу, вновь сговорились убить десять воинов, дожидаясь для этого лишь военного смотра! Но, по счастью, напившись допьяна, они проговорились, и всё, что до тех пор держалось в тайне, вовремя открылось [687] .
684
Немного спустя, когда город позволил себе еще большую дерзость... — Речь идет о насмешках антиохийцев над внешностью и образом жизни Юлиана (об этом см.: Аммиан Марцеллин. Римская история. XXII. 14.2—3).
685
...излил свой гнев в речи к этому городу... — Имеется в виду сатирическое сочинение Юлиана «Антиохийцам, или Брадоненавистник» (см. примеч. 32 к «Монодии Юлиану»). О нем также упоминают Аммиан Марцеллин и Зосим (см.: Римская история. XXII.14.2; Новая история. III.11.5).
686
...как прежде по отношению к некоему римлянину. — По всей видимости, речь идет о безвестном римском сенаторе, которому адресовано письмо Юлиана под названием «Против Нила», хотя в тексте послания император называет его также Дионисием (см.: Письма. 59). Об этом лице Либаний упоминает еще раз в своем письме к Юлиану (см.: Письма. 670).
687
...напившись допьяна, они проговорились, и всё, что до тех пор держалось в тайне, вовремя открылось. — Речь, по всей видимости, идет о следующем инциденте. Находясь в Антиохии, император Юлиан повелел своим солдатам окропить жертвенной кровью животных все продукты на рынках и воду в колодцах, чтобы выявить тайных христиан и вернуть их в лоно языческой веры. Большинство солдат повиновалось этому приказу, но двое воинов — Ювентин и Максимин — отказались его исполнить и открыто осудили поступок императора. Об этом эпизоде упоминает также Григорий Назианзин (см.: Слово 4. 84). В последствии оба они были казнены. Церковь причислила их к лику святых мучеников, а Иоанн Златоуст написал «Похвальную беседу о святых мучениках Ювентине и Максимине».
Иной, наверное, удивляется, что, хотя государь был кроток и милосерден, а если кого и наказывал, то гораздо мягче, чем следовало бы, враги его среди подданных никогда не переводились. Однако о причине сего я скажу, помянув его скорбную для меня кончину. Ныне же о приближенных государя подобает сказать лишь то, что одни из них производили впечатление людей достойных и являлись таковыми на самом деле, а другие только казались достойными, но в действительности ими не были, и что одних ничто не могло совратить с истинного пути, а других изобличило время. Ибо, когда он получил безраздельную власть и стал распоряжаться казною и всем прочим, что составляет богатство государя, первые находились при нем бескорыстно и не умножали своего состояния, имея к нему легкий доступ, но считали достаточной выгодой для себя платить ему любовью за любовь и видеть, как их возлюбленный государь умело правит столь обширной державою. И хотя он не раз предлагал и, клянусь Зевсом, даже умолял их принять от него в дар землю, коней, дома, серебро и золото, они уклонялись от сих даров, говоря, что и без того богаты [688] . Но так поступали лишь достойнейшие из его подданных. Другие же, кто давно жаждал наживы и только делал вид, что к ней равнодушен, выжидали удобного случая и, едва лишь он выдавался, пользовались им — и прося, и получая, и снова прося, а получив, не довольствовались этим, ибо ничто не могло насытить их алчности [689] . Он же, хотя по великодушию своему и расточал дары, более уже не считал тех людей благородными и скорбел о заблуждении своем, однако из сочувствия к ним сие терпел, ибо ставил верность дружбе превыше желания освободиться от подобного окружения. Таким образом, он хорошо знал природу всех своих приближенных и, усердию одних радуясь, а из-за других печалясь, первых держался сам, но и вторых от себя не гнал. И случалось так, что он восхищался софистом, каковой превосходил благородством свое звание [690] , и, наоборот, порицал философа, чей нрав не соответствовал этакому облику, однако вынужден был сносить всё остальное, лишь бы не казалось, будто, заняв царский трон, он позабыл о прежней дружбе.
688
...они уклонялись от сих даров, говоря, что и без того богаты. — Либаний намекает здесь, в частности, на самого себя. См. об этом также: Либаний. Жизнь, или О собственной доле. 125; Письма. 1158).
689
...пользовались им — и прося, и получая, и снова прося, а получив, не довольствовались этим, ибо ничто не могло насытить их алчности. — Возможно, намек на Максима Эфесского (см. примеч. 25), который и сам жил в роскоши, и помогал многим другим, кто через него обращался с различными просьбами к императору (об этом см.: Либаний. Жизнь, или О собственной доле. 125 сл.; Евнапий. Жизни философов и софистов. 101).
690
И случалось так, что он восхищался софистом, каковой превосходил благородством свое звание... — Негативное отношение к софистам и риторике в целом, ставшее общим местом в античной литературе, восходит еще к диалогам Платона, в которых философ критикует взгляды софистов на риторику как на искусство, нацеленное лишь на то, чтобы доставить удовольствие слушателям, но отнюдь не способствующее постижению истины (см., в частности: Горгий. 462b—482e).