Наёмники Гора
Шрифт:
— Какие могут быть счёты между друзьями, — выдавил я.
— Вы, также, переполнены чувствами! — сочувственно воскликнул он.
— Я просто пытаюсь вдохнуть, — с трудом объяснил я ему.
— Позволь мне хранить эти стихи, — попросил он и, забрав их у меня, поместил с тем, который он умудрился не продать. — Благодаря Тебе они вернулись ко мне!
Фух, наконец-то мне удалось отдышаться. Почти.
— Вот они, — сказал он, с блаженным видом рассматривая их, — записанные этими маленькими
— Это — способ, которым записывают большинство текстов, — сообщил я ему.
— А они хорошо записаны? — осведомился алар.
— Думаю да, — сказал я, и глубоко вдохнул.
— Ты в порядке? — заботливо поинтересовался Хурта.
— Да, — прохрипел я. — Попадаются, конечно, строчки, которые трудно разобрать, и вон, кажется, слово с ошибкой написано, и вон ещё одно.
Полагаю, этого следовало ожидать, учитывая тот факт, что они были написаны в условиях некоторого возбуждения, напряжения и с постоянной оглядкой на топор поэта. На одном из пергаменов была какая-то блёклая клякса. Возможно, капля пота упала с чьей-то брови.
— Ты уверен, что с Тобой всё нормально? — уточнил Хурта.
— Да, я в полном порядке, теперь, — сказал он.
— Признаться, я не удивлен, что есть маленькие ошибки, или, возможно, плохо прописанные буквы и строчки, — заметил Хурта. — Некоторые из мужчин, записывавших стихи, практически дрожали. Они казались почти ошеломлёнными.
— Честно говоря, я не удивлен, — улыбнулся я. — Полагаю, что это был эффект воздействия первого прослушивания.
— Да, — задумался Хурта. — Именно так это и выглядело.
— Ты просто ещё сам не знаешь своей мощи как поэта, — сказал я.
— Лишь некоторые из нас способны на это, — признал Хурта.
— Ну ладно, к счастью, все эти пять стихов возвращены. Было бы слишком плохо, потерять их.
— О да, трагедия, — вздохнул Хурта, — но у меня есть ещё и другие.
— Правда? — удивился я.
— Да, больше двух тысяч, — гордо заявил он.
— Это — очень много, — огорошено сказал я.
— Не так и много, учитывая их качество, — добавил он.
— А Ты плодовит, — заметил я.
— Все великие поэты плодовиты, — сказал он. — А хочешь послушать их?
— Не сейчас, — торопливо отказался я. — Ты же знаешь, я только что прочитал некоторые из них. Не уверен, что смогу так сразу воспринять ещё.
— Понимаю, — улыбнулся Хурта. — Я — тот, кто хорошо знает о сложностях встречи с великолепием, с интенсивностью подлинного эстетического опыта, с тяжелым трудом и муками творчества. Да, мой старый друг, эти вещи я понимаю очень хорошо. Я не буду вынуждать Тебя.
— Спасибо, — искренне поблагодарил я.
Он посмотрел вниз на листы со стихами в своей руке.
— Ты можешь поверить в то, что они увидели свет только этим
— Почему нет? — спросил я.
Он застыл, глядя на них, в страхе от его собственной мощи.
— Интересно, может быть остальные стихи тоже должны быть записаны? — вдруг осенило его.
— У меня очень плохой почерк, — предупредил я его, — особенно я слаб в написании строк, которые идут справа налево.
— Я — неграмотная, — поспешно сообщила Тула, в такой кризисный момент, забыв даже спросить разрешение говорить.
— Я тоже, — со вздохом облегчения сказал Минкон.
Боадиссия, конечно, тоже была неграмотной. Она сидела на земле, опираясь спиной на правое, заднее колесо телеги. Ноги девушки всё ещё оставались связанными.
Тогда Хурта с интересом посмотрел на Фэйку. Как раз она-то могла и читать и писать. Женщина была очень умна и хорошо образована. Она была родом из города. Была даже высокопоставленной особой, прежде чем была порабощена, прежде чем стала всего лишь домашним животным принадлежащим своим владельцам. Фэйка побледнела.
— Она — рабыня, — напомнил я.
— Точно, — кивнул Хурта, выбрасывая её из головы.
Фэйка бросила меня взгляд полный дикой благодарности. Безусловно, большинство работ по копированию, канцелярские работы низкого уровня, тривиальное составление отчётов, и тому подобную рутину на Горе обычно поручают рабам. Однако Хурта, насколько я понял, предпочёл бы, чтобы его стихи записывались свободными людьми. Будем считать, что Фэйке повезло.
— Есть хочется, — заметил я.
Хурта прислушался к своему организму.
— Да, мне тоже, — сообщил он. — Но я остаюсь стойким в своём решении не продавать мои стихи. Лучшее голодать.
— Правильно, — поддержал я его.
— Что у нас со средствами? — поинтересовался парень.
— Всего два медных тарска, и четыре или пять бит-тарсков, — сказал я.
— Маловато, — протянул он.
— Согласен, — кивнул я.
— Что мы будем делать? — спросил меня Хурта.
— Работать? — предположил я.
— Будь серьезен, — предупредил он меня. — Мы в отчаянном положении. А Ты шутки шутишь.
— Развяжите мои ноги, — вдруг попросила Боадиссия.
Мы с Хуртой задумчиво посмотрели друг на друга.
— Ты берёшь её за левую руку, и я за правую, — сказал Хурта.
Боадиссия попыталась было вскочить на ноги, но, со связанными ногами у неё получилось только упасть ничком на землю. Мы подхватили девушку за запястья, и вздёрнули её на ноги, прижав спиной к колесу телеги.
— Вы что делаете? — возмущённо спросила Боадиссия.
Я привязал её левое запястье к одной из спиц, а Хурта точно так же поступил с правым.