Наёмники Гора
Шрифт:
— Что Вы делаете? — отчаянно задёргалась Боадиссия.
— Ты видел, как некоторые из мужчин смотрели на Боадиссию, не так ли? — поинтересовался у меня Хурта.
— Само собой, — заверил его я. — Хотя в Торкадино много прекрасных рабынь, но, очевидно, есть недостаток свободных женщин, особенно, не скрывающих лицо под вуалью.
— Ну так дайте мне вуаль! — попросила она.
— Пришло время, Тебе зарабатывать на своё содержание, Боадиссия, — сообщил ей Хурта.
— Что Ты имеешь в виду? — крикнула она. — Я — свободная женщина!
— Я думаю,
— Вы что задумали! — заверещала она, беспомощно задёргавшись в путах.
— Она хотела, чтобы ей развязали ноги, — напомнил мой друг.
— Правильно, — кивнул я.
— Нет, нет! — закричала девушка. — Не развязывайте мои ноги!
Хурта присел и развязал щиколотки Боадиссии. Она отчаянно сжала ноги, и снова задёргала руками, пытаясь вытащить их из наложенных на неё верёвок, без особого впрочем, успеха. Хурта на время оставил нас у фургона вдвоём.
— Расслабься, Боадиссия, — посоветовал я ей. — У Тебя есть серьезные сексуальные потребности, которые Ты слишком долго подавляла. Это совершенно очевидно отражалось в твоём характере, поведении и отношениях. Расслабься, для Тебе же лучше будет.
— Я не рабыня! — всхлипнула она, всё ещё пытаясь выкрутить руки из узлов. — Я — свободная женщина! У меня нет сексуальных потребностей!
— Возможно, нет, — не стал разубеждать её я.
Безусловно, это было бы трудным, а скорее всего бесполезным занятием, спорить со свободной женщиной о таких вопросах. Кроме того, не исключено, что я неправильно интерпретировал то, что, казалось мне многочисленными и очевидными признаками её потребностей. Возможно, свободные женщины не нуждаются в сексуальном опыте, и не хотят его. Это, конечно было их личным делом. Но с другой стороны, если бы они не хотели и не нуждались в сексе, то, как тогда объяснить такую быструю трансформацию свободной женщины в рабыню, как её вообще можно понять? Конечно, возможно всё дело в ошейнике, и бескомпромиссном мужском доминировании, которое открывает и вызывает страсть служение и любовь в женщине.
— Что Вы делаете? — всхлипнула она.
— Подозреваю, что здесь скоро будут мужчины, — пояснил я.
— Что Вы делаете?
Я надел непрозрачный мешок ей на голову и завязал его завязки, под её подбородком, вплотную к шее, аналогично рабскому капюшону.
— Так Тебе будет полегче, — успокоил её я. — Во-первых, я скрываю твоё лицо, а во-вторых, это позволит Тебе, не обращая внимания на различные внешние факторы, глубже сконцентрироваться на своих ощущениях.
— Освободите меня! — донёсся её приглушённый мешком крик.
— Нет, — отрезал я.
Позади меня послышались мужские шаги.
— Ручаетесь, что она свободная? — спросил парень.
— Конечно, — ответил я, и предложил: — Сам проверь.
Завернув платье Боадиссии, до самых её грудей, он осмотрел бёдра девушки, и прочие менее распространённые места клеймения гореанских рабынь.
— Сколько? — спросил он.
— Она — всего лишь свободная женщина, — заметил я, ставя медную
Это была самая мелкая, наименее ценная из гореанских монет, по крайней мере, в обычном обращении.
— Деньги вперёд, — добавил я.
Мужчины обычно разочаровываются в свободных женщинах, и почти наверняка, если они уже попробовали альтернативу. Это же не рабыни, обученные доставлению удовольствия мужчинам. Некоторые свободные женщины полагают, что их роль в любовных делах состоит только в том, чтобы улечься на спину. Конечно, став рабынями они быстро понимают, насколько ошибались, а плеть им очень помогает в этом.
— Само собой, — кивнул он, и монета зазвенела в медной чашке.
— Нет! — заплакала Боадиссия, в отчаянии плотно сжимая ноги вместе, но парень, схватив её за щиколотки, решительно раздвинул их в стороны.
Был уже поздний вечер, когда Хурта с довольным видом встряхнул медную чашку, из которой послышался весёлый звон монет. Сколько их там было, я не отследил. Но, во всяком случае, мы в очередной раз почувствовали себя платёжеспособными.
— Как Ты себя чувствуешь? — поинтересовался я, у тихонько поскуливающей Боадиссии.
Она, насколько позволяли верёвки, повернулась к нам боком. Тулу и Фэйку мы спрятали под одеялом в задней части фургона. Не хотелось, чтобы они отвлекли наших посетителей.
Я посмотрел на Боадиссию, издавшую очередной тихий, мягкий, скулящий звук. Боюсь, что кое-кто из мужчин, от излишнего волнения, были с ней несколько решительнее, или даже грубее, чем, возможно, подходило для свободной женщины. Да, что там, некоторые обращались с нею, почти как если бы она была рабыней. Впрочем, мы не предостерегли их от этого, и к особой мягкости не призывали. В конце концов, они заплатили свои бит-тарски.
— Ты в порядке? — снова спросил я.
— Да, — чуть слышно прошептала она.
Я приблизил ухо вплотную к ней. Голова девушки всё ещё была в мешке, и о моём присутствии она не знала. Я услышал тихие, мягкие звуки, доносившиеся из-под плотной ткани. Они походили на нежные стоны или чуть слышные всхлипы. Почти на грани слышимости. Но я их услышал, и я был хорошо знаком с такими звуками. Я улыбнулся. Она всё ещё ощущала, даже теперь, возможно, с любопытством, результаты того что с ней делали. Наверное, сейчас она пыталась, со всей глубиной своей женственности, понять то, что было сделано ей, ухватить те ощущения и эмоции, которые мужчины сочли целесообразным вызывать в ней.
— Ты уверены, что с Тобой всё в порядке? — спросил я, отстраняясь от неё.
— Да, — донёсся тихий голос из-под мешка.
Я опустил её платье, и отвязал запястья, на которых остались круговые следы от верёвки. Ноги Боадиссию держать отказались, и она стекла вниз, оказавшись наполовину на коленях, наполовину лежа, опираясь ладонями в землю рядом с колесом. Голова девушки, так и оставшаяся в мешке, бессильно опустилась.
— Вы тоже взяли меня? — спросила она.
— Нет, — ответил я.