Наёмники Гора
Шрифт:
— Да, Господин! — страстно крикнула она.
— Ты намерена улучшить своё служение в будущем? — спросил я.
— Да, Господин! — воскликнула наказанная.
— И Ты будешь стремиться стать мечтой о совершенстве для твоих владельцев, независимо от того как долго Ты будешь служить тому или иному из них?
— Да, Господин! Да Господин! — выкрикнула она.
— Вот видишь, Боадиссия, — сказал я.
— Она врёт, — заявила Боадиссия. — Я — женщина. Я это вижу.
— Нет, Госпожа! — заплакала
— Ты врёшь мне? — спросил я девушку.
— Нет! Нет, Господин! — залилась та слезами.
— Я ей верю, — кивнул я. — Давайте уже продолжим наш путь.
— Похоже, Ты оказался терпимее меня к проштрафившейся рабыне, — усмехнулась Боадиссия.
— Пойдем скорее, — позвал я её.
— Ещё нет, — отрезала она.
— Да хватит Тебе уже, — проворчал Хурта.
— Я знаю женщин, — заявила Боадиссия. — Я сама, одна из них. Если Вы будете слабы с ними, то они заберут Ваше мужество и уничтожат Вас. Зато, если Вы будете с ними решительны, то они вылижут ваши ноги, и сделают это с благодарностью.
Она коснулась тела рабыни плетью, и спросила:
— Ты со мной согласна?
— Да, Госпожа, — всхлипнула невольница.
— Если Вы не проявляете к рабыням строгости, — заметила Боадиссия, — они становятся небрежными, затем высокомерными, а затем начнут притворяться свободными людьми.
— В этом я с Тобой, пожалуй, соглашусь, — кивнул я.
— Их должно держать в безукоризненной дисциплине, — сказала Боадиссия, — в абсолютно бескомпромиссной и безупречной дисциплине.
— Конечно, — признал я.
Боадиссия занесла плеть. Как же она ненавидела эту рабыню! Иногда мне трудно понять ненависть свободной женщины к её порабощенной сестре. Полагаю, всему виной, злобная ревность женщины, которой достался печальный жизненный путь, дорога, рекомендуемая ей многими, но оказавшись на которой она обнаружила, что ведёт эта дорога в никуда, что в конце её ждут лишь предельное расстройство, страдания и полное отсутствие удовольствия от жизни. Ни одна женщина не может быть счастлива, пока она не займёт своё место предназначенное ей природой.
— Не бей её, — сказал я.
— Я — свободная женщина, — напомнила мне Боадиссия, — и я могу делать то, что и как мне нравится.
— Оставь её в покое, — поддержал меня Хурта. — Пойдём уже.
— Мужчины слабы, — заявила Боадиссия. — Сейчас я покажу Вам, чего заслуживают женщины, и в чём они нуждаются.
— Пожалуйста, не надо, Госпожа! — взмолилась девушка.
Но Боадиссия ужа взялась за рукоять плети двумя руками, занесла её над головой.
— Пожалуйста, нет, Госпожа-а-а-я-я! — завопила рабыня от боли.
Боадиссия нанесла пять ударов. Она не собиралась жалеть невольницу, и остановилась только тогда, когда наказанная девушка обвисла на шнурах, задыхаясь от плача.
— Ну,
— Да, Госпожа, — сквозь рыдания проговорила рабыня.
— Теперь Вы выучила этот урок? — не отставала от неё Боадиссия.
— Да, Госпожа. Да Госпожа! — прорыдала девушка.
— Вот теперь она говорит правду, — сообщила нам Боадиссия, возвращая плеть на её законное место на крюке.
Я посмотрел в глаза наказанной рабыни. И не смотря на то, что она торопливо опустила голову, я успел разглядеть в них, что сказанное Боадиссией было совершенно верно. Отныне ни один рабовладелец не пожалуется, что он ей недоволен. Она извлекла урок из произошедшего.
— Теперь, пойдёмте, — как ни в чём не бывало, позвала нас Боадиссия.
— Интересно, — протянул я.
— Тебе стоит научиться тому, как следует обращаться с женщинами, — заявила Боадиссия. — Это Тебе может пригодиться.
— Ты тоже женщина, — напомнил я.
— Не умничай, — фыркнула она. — Я — свободная женщина.
— Туда, туда, — указывал Косианский солдат. — Не растягиваться.
Мы вернулись в колонну беженцев и продолжили свой путь через лагерь. В моём кошеле лежал мешочек наполненный монетами, плотно наполненный, хотя и главным образом невысокого достоинства, того, которое, не должно было привлечь внимания. Получив деньги от офицера в Торкадино, а не стал отказываться, оставив их себе. Оставалось только попытаться оправдать его доверие. На первый взгляд, средств было более чем достаточно, чтобы добраться до Ара. А ещё в моих ножнах лежали его письма, и мои охранные грамоты. Ещё бы знать, что меня ждёт впереди.
— Туда, — показал нам направление следующий солдат.
— Кстати, Ты так и не выслушал моё стихотворение целиком, — напомнил мне Хурта.
— Верно, — неохотно признал я.
В следующие несколько енов я был потчеван последним произведением Хурты. Он читал его с необузданной экспрессией, на ходу то тут, то там изменяя строки, без каких-либо предрассудков подвергая целые части немедленным и ошеломительным пересмотрам, необузданным и массовым, несомненно, частью оправданным, а чаще спорным, если не ужасным.
— Ну, как? — поинтересовался поэт, наконец-то, добравшись до конца.
— Я ничего никогда не переживал ничего подобного этому, — признал я.
— Правда, — нетерпеливо спросил он.
— Конечно, — заверил его я, — кроме, конечно, некоторых из твоих стихов.
— Само собой, — довольно сказал он. — А как Ты думаешь, это станет бессмертным?
— Трудно сказать, — покачал я головой. — Ты волнуешься по поводу этого?
— Немного, — скромно сказал Хурта.
— С чего это? — удивился я.