Настой из памяти и веры
Шрифт:
Папа все также ни с кем не видится. Даже с ксендзем, который раньше приходил к нам на обеды по воскресеньям. Отец давал ему деньги на ремонт костела и жертвовал бедным.
На днях приезжали папины старые деловые партнеры. Те самые, которые были у меня на дне рождения. Они приехали на одной блестящей машине. Мы с Виком даже вышли ее рассмотреть. У автомобиля колеса, как у кареты, но нет даже запасных креплений для лошади. Что, если машина встанет посреди дороги? Как тогда сдвинуть ее с места? Мы с Виком начали спорить об этом, а тут из дома
Мы с Виком притаились за машиной, и они нас не увидели. Иначе постеснялись бы ругать папу при его детях. Гады! Папе просто плохо, потому что он слишком сильно любил нашу маму. А теперь не знает, как жить.
Я страшно разозлилась, но Вик точно расстроился еще сильнее. Я видела, как он сжал кулаки. Так и стоял, пока машина отъезжала и обдала его вонючим дымом из трубы.
Я осторожно взяла его за рукав, встала на цыпочки и погладила по плечу. Так мама всегда успокаивала папу, когда он был в гневе. Но этого было мало.
Тогда я стала говорить о бабочках.
Сказала, что бабочки не рождаются красивыми. Сначала они мерзкие гусеницы, потом превращаются в куколку. И им нужно время, чтобы научиться жить по-новому, отрастить крылья. Так и наш папа. Он не сошел с ума, как шепчутся слуги и его бывшие друзья; он не умирает в своем одиноком кабинете, как боимся мы. Он просто окуклился.
Вик ничего мне не ответил. Но рукой я почувствовала, что он уже не такой каменный. И еще я увидела его слабую улыбку. Другой бы не заметил, а я – да, потому что мы родная кровь.
3 августа 1908
Мой друг, я вновь пишу тебе. У меня не хватает слов, чтобы описать пережитое, но я все же попытаюсь. Еще два месяца назад я думала, что мне уже нельзя сделать больно. Но тот ужас, который мы с Виком испытали… Я думала, мое сердце лопнет!
Утром после завтрака мне удалось улизнуть от пани Новак, и мы с Виком отправились на окраину сада, туда, где стоит зимний сад. Сейчас стоит душный август, и все стекла в нем выставлены. Зимний сад выглядит запущенным, диким. Стебли рвутся наружу, как живые. Хотя они такие и есть. Тяжелые цветочные шапки гнут их к земле, вокруг стоит такой аромат, что голова закружится, и упадешь.
На запах цветов слетается много пчел и моих любимых бабочек. Мы с Виктором как раз сделали много рамок, и я приготовилась наполнить их образцами. Картинки в книжках уже не так интересны, как настоящие насекомые.
Наш садовник соорудил для меня сачок с марлевым колпаком. Мы взяли с собой бутерброды с сыром и лимонад в бутылке. Я впервые в жизни сама планировала пикник, и хотела, чтобы все было идеально. Я ведь будущая хозяйка.
Виктор устроился в шезлонге со справочником, а я начала охоту. Бабочек вокруг было просто море! Но они все время ускользали от моего сачка. Тогда я перестала бегать, а стала красться, чтобы бабочки ничего не заподозрили.
И правда, мне удалось поймать две штуки за раз! Виктор помог мне поместить их в банку. Это
Мне везло, ах, как же мне везло! В мою сеть попалась прекрасная шоколадно-апельсиновая Vanessa Atalanta, и крылья у нее были размахом почти с мою ладонь. Еще мне попадались капустницы – правильно Pieris Brassicae – и одна пестрая крапивница, латинское название которой я все никак не запомню. Помню только, что она из семейства Nimphalidae.
Не забыть! Хочу в следующем году собрать гусениц или куколок, чтобы смотреть, как бабочки растут. Буду вести отдельную тетрадь, куда буду записывать каждый день, как они меняются. Как из уродства появляется красота.
И тут я заметила драгоценный синий проблеск! Павлиноглазка! Inachisio! Она сидела на цветке бордового георгина, и я бы так просто ее не увидела, если бы она не качнула крыльями. С изнанки они черные, а вот если смотреть сверху, видно две пары переливчатых синих пятнышек.
Я опустилась на четвереньки и поползла. Очень медленно. Платье испачкалось в земле, но я даже не заметила. От георгина с Inachisio меня разделял всего метр, когда меня тихонько окликнул Вик.
– Не шевелись! Посмотри вперед!..
Я подняла голову и увидела, что из леса вышли два оленя! Они были прикрасны! Изящные ноги, умные блестящие глаза и бархатная шерстка. Наверняка бархатная. В тот миг я совсем забыла о бабочках. Хотелось только оказаться поближе к оленям и погладить. Но я боялась их спугнуть. Только протянула руку. Не знаю, на что я надеялась? Что они сами подойдут ближе? Время замерло…
…чтобы в одно мгновение разорваться громом!
Я даже не сразу поняла, что произошло. Все случилось одновременно: грохот, крик Виктора, стон оленя и стук копыт. Во все стороны брызнули разноцветные пятна бабочек, будто кто-то растерзал цветочный букет!
Грохот раздался снова! Виктор налетел на меня сзади и уволок за зимний сад. Я все еще не догадывалась, что это значит!
– Отец, – крикнул Вик, тряся меня за плечи. – Это отец!
Выстрелы! Вот что грохотало на самом деле! Это наш папа стрелял из ружья. По оленям.
Я хотела посмотреть, что с ними стало, но Виктор не дал. Он сказал, опасно идти туда. Вместо этого он повел меня в дом, так, чтобы нас не было видно из окон отца. Почему он так сделал? Он что, боялся, что отец будет стрелять в нас? Мы ведь его дети! Родные сын и дочка!
Выстрелы не прекращались. Он все стрелял и стрелял из окна своего кабинета. Олени наверняка давно убежали, но на кромке леса трещали ветки – их ломали ружейные патроны.
Виктор завел меня в дом, и мы побежали на третий этаж, где кабинет. В коридоре уже толпились слуги. Войтек, наш кучер, и домоправительница Аника стучали в двери и умоляли отца выйти. Но он все стрелял и стрелял.