Настой из памяти и веры
Шрифт:
От того, что взрослым вокруг было страшно, мне сделалось еще страшней. Я зажала уши, из глаз брызнули слезы.
Вик стоял с лицом серым, как крылья Parnasius Apollo. Ему было страшнее всех. Я посмотрела в его глаза и поняла – он боится, что выстрелы прекратятся. Он ждет каждого.
Все вокруг, кроме меня, понимали, что папа может убить себя в любую секунду!
– Нет, папа, нет! – завизжала я. – Прекрати!
Я кричала так сильно, что кажется, по коридору даже прокатилось эхо.
Раздался еще один выстрел. И стало совсем тихо.
Через пару минут слуги снова начали шептаться. Они говорили, что пора бы вышибить дверь.
Тогда мы услышали голос из кабинета:
– Убирайтесь все! Оставьте меня!
Постепенно слуги разошлись. Кто-то бросил на ходу, что у хозяина, видать, патроны кончились, вот и угомонился. Мы с Виком остались дольше всех, когда никого уже не стало вокруг. Брат все вслушивался и вслушивался в тишину, пока не услышал что-то. Потом он снова взял меня за руку, и отвел в мою комнату.
Там меня уже ждала пани Новак. Она пила сердечные капли и клацала зубами.
Я дождалась, пока она задремлет в кресле, и записала все, что сегодня со мной произошло.
Теперь мне гораздо спокойней.
4 августа 1908
Наутро выяснилось, что отец куда-то уехал. Он оставил дверь своего кабинета открытой настежь, а внутри не было ничего, кроме грязных и битых тарелок. По полу катались золотистые гильзы. Мне захотелось иметь одну такую, но мне не разрешили взять.
***
Сейчас время обеда. Кто-то видел отца в соседней деревушке. Там он нанял извозчика и поехал до ближайшей станции. Наверное, он решил встретиться со своими деловыми партнерами и наладить дела. Значит, папа скоро станет прежним! Или даже лучше, как имаго лучше гусеницы и куколки.
Виктор со мной почему-то не согласен. Но он ведь был согласен раньше! Так нельзя – сначала соглашаться, а потом нет! Нужно держать свое слово сестре.
***
Пишу вечером. После полудня ходили на поляну за зимним садом. Там снова кружат бабочки, пьют нектар роз и георгин. Пойманные бабочки умерли в банке. Я внимательно осмотрела их через стекло. Такие жалкие. Даже крылышки поблекли, как мамины украшения в шкатулках.
Вик сказал, это потому что мы забыли проделать в крышке дырочки для воздуха. Ну и ладно, в следующий раз будем знать.
Мы подобрали банку и сачок. Мне захотелось посмотреть то место, на котором стояли олени до выстрелов. Виктор искал среди травы вокруг шезлонга какие-то свои заметки, а я пошла туда.
Я заметила тушу сразу. Отец убил одного из оленей на месте, одним выстрелом.
Олень завалился набок, у него в шее была дыра. Блестящий глаз помутнел, по губам в розовой пене ползали жирные блестящие мухи. Мухи облепили его рану и вываленный серый язык.
Вблизи я видела свалявшуюся шерсть, крупинки земли на черном оленьем носу. Паутинку на одном из рогов. Картинка запечатлелась у меня в памяти – в мельчайших деталях, как оттиск.
Когда Виктор подошел, то сказал:
– Смерть уродлива. Знаешь, Виктория, я хочу выучиться и стать врачом.
Я кивнула. Я почему-то так всегда и думала.
– А я буду тебе во всем помогать, – пообещала я брату и взяла его за руку.
1 октября 1908
Отец еще не вернулся из своей поездки. Он никогда еще не уезжал так надолго. Сегодня ночью я проснулась от того, что мне приснилось, что папа нас бросил. Но это не так, я в это не верю! Он вернется.
Я надеялась, что пани Новак уйдет сама, но она все почему-то упорствовала и держалась за наш дом, как какой-то клещ. Она с каждым разом все неохотней отпускала меня учиться вместе в Виком. Я жаловалась Вику, но он сказал, что не может ее прогнать. Вот вернется отец, говорил он, и все решит.
Но я не могла ждать! Сколько можно учить стихи?! И она называла мою коллекцию «рассадником грязи». Пани Новак сама грязь!
Тогда я решила все устроить. Я взяла пару маминых серег и положила в ее комод. А потом пожаловалась Анике, что пани Новак тайком ходит в мамину комнату.
Меня Аника послушала. Сережки нашли, и пани Новак у нас больше не работает. Крику было! Она пыталась все свалить на меня, но я умею плакать, когда не хочется. Пани Новак пригрозили тюрьмой, и она уехала уже в обед.
Я не буду по ней скучать, она была занудная и недобрая. Я насовала ей в карман мертвых капустниц. Представляю, как она завизжит, когда сунет туда руку!
Зато теперь никто не будет мешать мне ходить на настоящие занятия и проводить все время с Виком.
Но я все же волнуюсь и жду, когда вернется папа. Надеюсь, он обретет свои крылья имаго.
3 октября 1908
Вик знает, что я сделала. Он догадался сам. Он сказал, что я злая, и должна стыдиться. Что люди – не игрушки. А мне совсем не стыдно! Не стыдно! Как он не понимает, что я сделала это ради хорошей цели?
9 октября 1908
Милый дневник, в моей коллекции уже пятнадцать бабочек! Некоторые повторяются, но это ничего. Зато они разного размера.
Вик почти перестал дуться, и по вечерам мы пьем какао и вместе читаем. Верней, он читает вслух, а я рисую или пишу красивые таблички для коллекции, внимательно копируя латинские названия из справочника.
Постепенно холодает, по небу проплывают клинья птиц. Пересчитываю их, но каждый раз выходят разные числа.
Теперь я хожу к маме в комнату одна, я больше не застаю там Вика. Понимаю, что он уже почти взрослый, ему некогда просто тосковать. Наверное, он скоро уедет в большой город и станет студентом.
Я оставила свою самую красивую бабочку – Papilio Machaon – на маминой подушке.
В комнате много пыли.
Я тоже больше не хочу там бывать.
4 ноября 1908
Папа вернулся!!! Папа миленький вернулся к нам!!! Теперь все будет по-старому – обеды, именины и Рождество! Мы будем самой счастливой на свете семьей! Сегодня не стану больше ничего писать, я слишком счастлива, чтобы не наставить клякс!!!!!!