(не) читайте, это – для ёжиков!
Шрифт:
– Милость?- перебила я.- С каждым твоим словом мне всё меньше хочется оставаться в вашем ужасном королевстве!
– А ведёшь себя, будто не хочешь его покидать!
Я так и замерла с приоткрытым ртом. Ээрикки чуть наклонился ко мне и понизил голос:
– Тебе следовало просто пройти мимо. Если бы поручила заботу о детёныше одному из преторианцев или ово, уже бы поступила, как милосердная праматерь Эринация. Но нет, ты начала рвать не себе одежду, упала перед ним на колени, причитая, будто нанятая плакальщица! А то, что отдала браслет – один из отличительных знаков избранницы принцепса, вообще не имеет оправдания! Они даже не смогут его продать!
Безжалостные слова Ээрикки превратили мой благородный жест и искреннюю тревогу о бедном раненом ёжике в невероятную глупость. Я чувствовала себя истеричной дурочкой – крайне неприятное ощущение. Единственное утешение – весть о происшествии наверняка дойдёт до принцепса и августов, и подобное поведение окажется несомненным минусом в их глазах. Но Ээрикки разрушил и это чаяние:
– Самое неприятное во всём этом – плебс, обожающий подобные зрелища. В их глазах ты стала воплощением сострадания. Будь это испытанием, ты бы прошла его с блеском! И сомневаюсь, что результаты настоящего испытания на милосердие будут иметь значение теперь,- он поднял глаза на кого-то за моей спиной.- Ликтор, мы возвращаемся во дворец!
Но я уже передумала возвращаться. В конце концов, во дворце меня ждут только до смерти надоевшая комната, ово и ши. А здесь хотя бы какое-то разнообразие...
– Нет, продолжим прогулку. Только без жуткого плаща!
– Домина...- неуверенно начал ликтор.
– Зубастое безобразие больше не надену!- отрезала я.- Где храм этого вашего великого предка?
Конан с сомнением покосился на Ээрикки, но тот только устало вздохнул и махнул рукой.
Храм Эринация действительно производил впечатление. Величественное строение вроде храма Зевса Олимпиского в Афинах. Только вместо статуи верховного греческого божества здесь возвышалась не менее внушительная статуя грозного прародителя эринацеусов. Вдоль стен тянулись треножники, в которых мерцал зелёный огонь. В похожем на чашу светильнике у подножия статуи огонь был малиновым.
– Интересная задумка,- я кивнула на треножники и чашу.- Разноцветное пламя.
– Цвета символизируют кровь и лес,- пояснил Ээрикки.
Конан вместе с ово и ши остались за пределами храма. В святилище меня сопровождали только ушастики и Ээрикки. Всё время по дороге к храму сарторий не отставал от меня ни на шаг, вскидываясь всякий раз, стоило чьей-нибудь тени мелькнуть поблизости. В храме было довольно пустынно, но он всё равно держался рядом – полуоборачиваясь, чувствовала на щеке его дыхание.
– Кровь понимаю, но причём тут лес?
– Наша цивилизация зародилась в лесу. Места, где растут деревья, для нас священны.
Я подошла к самому подножию статуи. По обеим её сторонам стояли курильни высотой в два человеческих роста, и от них исходил запах, который я уловила, едва переступила порог храма. У входа он был едва ощутим, но сейчас сомнений не осталось.
– Марихуана?- недоверчиво повернулась к Ээрикки.
В его глазах мелькнуло непонимание.
– Что это?
– Наркотик. Нелегальный в большинстве стран моего мира.
– Какой наркотик? Это – каннабис. Дым от него помогает приблизиться к богам.
– И не только к ним!- хихикнула я и тут же зажала себе рот.
Один раз в жизни курила сигарету с этой дурью, и после меня, хохочущую до истерики, снимали с трёхметровой чугунной решётки-ограждения. Я пыталась забраться на неё, чтобы изобразить выученный накануне бурлескный танец...
– Ты что?- насторожился Ээрикки.
– А как это помогает приблизиться к богам?- хихикать хотелось всё сильнее, я едва сдерживалась.
– Мысли освобождаются от тревог, в сознании царит покой... Да что с тобой?
– Ничего,- сдерживаясь из последних сил, хрюкнула я.- Продолжай!
– Тебя забавляет то, что я говорю?- нахмурился он, и я не выдержала.
Схватилась за живот и захохотала. Ээрикки тут же вцепился в моё плечо.
– С ума сошла? Это – священное место!
– Священное! Какой умник додумался зажечь в нём два гигантских косяка?
– Какие косяки? О чём ты говоришь?..
Растерянность сартория вызвала у меня новый приступ смеха. На нас уже начинали глазеть.
– Кажется, опять выставляю себя буйнопомешанной!- захлопала я в ладоши.- То, что нужно! Видел бы меня Гилберт!
Ээрикки нервно глянул на сопровождавших нас ушастиков, что-то коротко бросил им на латыни и, подхватив меня в охапку, куда-то поволок.
– Отослал охрану! Решил со мной уединиться?- хихикала я.- А что скажет Гилберт?
– Прошу тебя, замолчи!
Наверное, марихуана была рассчитана на невосприимчивых к ядам ёжиков, а меня заставила слететь с катушек. Когда Ээрикки опустил меня на мраморную скамеечку в тёмной каморке за статуей Эринация, я хихикала, будто меня щекотали.
– Дейенерис... Дейни,- с испугом всматриваясь в моё лицо, он легко встряхнул меня за плечи.- Что с тобой?
– К-каннаб-бис...- заикаясь, выдавила я.- Д-для н-нас это... н-наркотик!
И, увидев, как вытянулось его лицо, снова зашлась в хохоте.
– Ты и правда за меня волнуешься? Это так мило!..
– Каннабис... дым,- пробормотал Эйрикки.- Тебе нужно на воздух!
Попытался меня поднять, но я, содрогаясь от хохота, повисла на его шее.
– Так зачем мы здесь? Хотел побыть "наедине"?
– Ты не в себе!
– И что? Признайся, я тебе нравлюсь!
– Вздор!
– Я никому не скажу, обещаю! Даже Г-гилберту!
От смеха уже сводило живот и затруднялось дыхание. Почти не понимала, что говорю, но видела – каждая реплика приводит Ээрикки во всё большее замешательство, и не могла остановиться.
– Ты мне тоже нравишься – в человеческом обличье... Такой миленький! Особенно ушки...- попыталась дотянуться до покрытых шёрсткой ушей, но пальцы странно вязли в воздухе.