Не уходи. Останься
Шрифт:
Зимин мертвый на полу, в руке пистолет.
Он боится подойти ближе. Липкий страх накатывает волнами, да так, что ноги подгибаются.
— Скажи, что она жива, — взмолился он, — Скажи, что она живая!
****
Это был самый счастливый сон или видение, — не важно, что это, — но она не хотела, чтобы это заканчивалось.
Маленькие ручки на ее лице. Хрупкие пальчики аккуратно и нежно гладят по лицу. Касаются повреждений, и боль уходит, будто ее и не было никогда.
На ее груди тяжесть, но очень приятная. Примерно
Если она умерла, то тогда это самое лучшее, что могло с ней случиться.
Ее маленький мальчик лежал совсем рядом, близко-близко. Гладил ее по лицу и что-то бормотал по поводу «бо-бо у ма-мы».
Даже в своих самых смелых мечтах она никогда не могла увидеть его. Не могла представить его.
А сейчас все по-настоящему. Ее мальчик рядом и сердце заходится бешено, но не от боли, а от нескончаемой и непередаваемой радости.
Она даже запах его ощущала. Он окутывал ее всю, словно теплое ватное одеяло в холодную зимнюю ночь. Этот сладкий, ни с чем не сравнимый запах. Самый необыкновенный и родной запах.
Сладкой ванильной присыпки и теплого молока. Так пахнет ее сын. Ее маленький кучерявенький сын.
Он гладит ее по лицу, целует слюняво и что-то бормочет невнятно.
Но она точно может чем угодно поклясться, что слышала слово «ма-ма».
Если она умерла, то оно того стоило.
Но видение стало меркнуть.
Послышались какие-то голоса. Кто-то ее тормошил. Нога начала болеть. В боку горело и кололо.
А маленькие ладошки сына исчезли.
Этого она вынести уже не смогла.
— Милая, давай, тебе нужно попить! Дима! Открой глаза!
Она узнала чуть приглушенный голос Ибрагима. Требовательный, властный. Он что-то еще говорил.
Но Дима отказывалась. Она хотела опять уснуть! Там был ее мальчик! Она хотела уснуть! Почему они не могут оставить ее в покое? Разве мало с нее боли? Хотя бы во сне она имеет право быть с сыном?!
— Я не хочу! Не хочу! — она мотала головой, открыла глаза, полные слез и посмотрела на мужа, — Можно я усну? Пожалуйста, прошу, можно я усну? Я не хочу тут… там мой мальчик, я хочу уснуть, можно? Скажи, чтобы меня усыпили, скажи!
Мужчина сидел на краю кровати, держал в руке мокрую губку, хотел смочить ей губы. Но Дима мотала головой.
Ибрагим понял, что это слишком для нее, — его девочка на грани истерики. И сердце не выдержало этот ее взгляд, который молил.
Она подумала, что это был сон. И теперь хотела туда вернуться.
Дима, уже не скрываясь, плакала, глотая слезы, и шептала, что хочет уснуть, потому что там ее мальчик.
— Тихо-тихо! — он наклонился, обнял ее крепче, аккуратно приподнял ее за спину и помог присесть. Не хотел, чтобы дергалась, швы могли разойтись, — Это не сон, слышишь?! Успокойся и я все покажу, хорошо?
Он говорил тихо и смотрел ей прямо в глаза. Дима завороженно
Он вытер их своими пальцами. Убрал влажные дорожки с ее щек.
Склонился ниже, поцеловал уже зажмуренные веки.
— Посиди вот так и не открывай глаза, хорошо?
Его девочка кивнула, ее начало трясти.
Да что скрывать, у него самого руки начинали дрожать, когда он брал сына на руки.
Сейчас он спал в своей кроватке, она стояла возле стены, и Дима ее просто не заметила.
Ему было душно, поэтому малыш был в смешных трусиках с Маквином и простой хлопковой майке. Он даже не пошевелился, когда отец взял его на руки. Только сонно вздохнул и недовольно причмокнул.
Ибрагим медленно сел возле жены, одной рукой держал сына, а второй поднял выше подушки и рукой подтолкнул Диму лечь.
Когда он положил ей на грудь этого сонного красавчика, жена всем телом вздрогнула и зажмурилась сильней. Слезы снова заструились по бледным щекам.
Он и сам бы позорно заревел, но у него было несколько дней, чтобы прийти в себя и осознать реальность такой, какая она есть сейчас. У Димы столько времени не было. Ее новая реальность начинается прямо сейчас.
— Открывай глазки, милая.
Она обняла сына, прижала к своей груди. Он обнял их обоих сразу, смотрел в лицо жены, хотел увидеть ее глаза. Но она их зажмурила еще крепче.
— Я боюсь… — она не говорила, хрипела, — Я так боюсь, Ибрагим!
— Чего, малыш?
— Что это сон. Я не хочу, чтобы он кончался. Не хочу! Не выдержу!
Он глубоко вздохнул, поцеловал ее в висок.
— Нашего сына зовут Илай, и он очень красивый. У него карие глаза и вьющиеся волосы, — он шептал ей в волосы, а сам не мог отвести взгляд от спящего сына, — И это не сон, милая, это наш с тобой сын, которого мы держим своими руками.
Дима медленно открыла глаза. Правый все еще плохо видел, но ей и этого было достаточно.
Она держала в своих руках самое большое сокровище, самое дорогое, самое бесценное.
Ее сын. Маленький. Хрупкий. У него вились волосы, и они были светло русые. Соболиный росчерк бровей, как у его отца, тонкие губки матери. И немного вздернутый забавный носик.
Он сладко сопел, лежа у нее на груди. Дышал там спокойно-спокойно. Будто нет опасностей, нет бед. Есть только маленький Илай, спящий на груди свой мамы.
У нее из горла вырвался хрип, но она тут же отвернулась к мужу и заглушила его в надежном плече. Ее руки задрожали, и она боялась, что разбудит сына. Но тут же сильные руки мужа накрыли ее подрагивающие ладони и крепко сжали, даря покой.
Она смотрела на своего сына и не могла оторваться от него. Глаза жгли слезы. Страшно было поверить, что все это правда.
Отошли на дальний план все проблемы, боль, непонятки.
Все стало неважным.
Только ее руки на маленьком теле.