Не уходи. Останься
Шрифт:
Когда же аппетитная еда была разложена по тарелкам, а приборы заняли свое место, Ибрагим заговорил:
— Поговорим?!
Он заговорил, а у нее сердце ухнуло куда-то в пятки.
***
За эти недели упорного молчания, избегания друг друга, но совместных вечеров и дней рядом с женой и сыном, Ибрагим понял для себя, пожалуй, слишком много вещей.
Самое главное, что стало очевидным — это ошибки в прошлом.
Он считал, что они с Димой были семьей. Но был не прав, настолько не прав, что потребовалось три года адского существования,
Штампы в паспортах — это еще не семья. Семья — когда любят, ценят, понимают, берегут друг друга, говорят откровенно, обнажая самое тайное. Даже поцелуйчики и обнимашки отходят на второй план перед настоящей близостью, не тел, а душ. Семья — это когда исчезает «я» и в разговоре появляется «мы» и «наше». В мироощущении перестаёшь существовать «ты», только «мы».
Из всех возможных ошибок он совершил именно эту, — не дал им стать семьей.
В прошлом, Дима пыталась быть открытой, хотела сблизиться, врасти друг в друга, так чтобы и слова переставали быть нужными, хватало и взгляда.
И так было. Но только с ее стороны. Ибрагим же, несмотря на все свои чувства к Диме, к своей жене и самому дорогому человеку оставался закрытым на замки. Не пускал ее не в дела даже, не пускал в душу.
Почему? А хрен там знает почему? Необъяснимый выверт мужской логики, попытка себя защитить, чистый эгоизм.
Он был без ума от этой светлой и чистой девочки. У него сносило крышу от ее вида. Видел ее не важно в чем, в страшных домашних майках и шортах или в костюме, который нихрена не скрывал, обтягивая, как вторая кожа.
Стоило только посмотреть в глаза, и все…. Мозги капитулировали и верх брали инстинкты.
Схватить и спрятать. Затащить в свою постель и там оставить. Навсегда.
Приходилось себя урезонивать, на полушаге останавливать.
Даже когда были вместе, когда расписались и стали мужем и женой, он держал себя в стороне.
И сейчас уже можно признаться, что глупость полнейшая, чушь, но въелась в мысли, в кровь зараза попала и не искоренить ее было.
Считал себя недостойным. Такой любви с ее стороны. Такого самопожертвования. Такой заботы. Не считал себя достойным такой маленькой, но удивительно сильной и восхитительно смелой женщины.
Всегда подсознательно ждал, что появится кто-то моложе, лучше ей подходящий.
Умом понимал, что Диму никто не заставлял выходить замуж, беременеть. Это ее выбор.
Но… все же, он считал так, как считал.
И вот печальный итог.
Понял, что никто и никогда этой женщины достоин не будет, даже он сам. Только она его выбрала, его. А значит, отступать не будет больше, никогда. Не даст ей шанса уйти. Не теперь.
За его ошибку слишком дорого пришлось заплатить.
Эта ее отчужденность, растерянность и какая-то детская потерянность… они убивали его. На куски рвали. Глаза серые и оживающие только рядом с сыном.
Не хватало
Заметил, как вздрагивает от каждого резкого звука, как нож берет, готовая убивать. Возможно, такая реакция теперь навсегда.
Он спрятал свою семью. Далеко. В лесу. Замкнулся с ними в пузыре на эти дни. И думал, как лучше поступить дальше?
Ножом по сердцу был вид жены. То, как смотрит, озирается, дрожит и, сцепив зубы без посторонней помощи заботится о сыне.
Они не чужие, но и близкими не стали. И вина только на нем.
Сегодня специально отпустил всех, сам решил готовить… напугал Димку до смерти.
Если бы ситуация не была столько печальной и критичной, он бы посмеялся над выражением ее лица. Бровки домиком, глаза широко распахнуты, даже рот в удивлении приоткрыла.
Красива, до безумия. Для него она всегда будет совершенной. Со шрамами или без. С синяками и ссадинами. Со сбитыми кулаками. С руками по локоть в крови. Он любит ее всю, каждую частичку. Каждое проявление ее характера. Каждое ее действие. Даже самое ужасное и страшное.
Это его женщина. Его жена. Он выбрал ее. Он смирился с тем, что она гораздо лучше него, гораздо сильней. Принял это. Плевать стало на гордость, самолюбие, эго. Кому все это нужно, если без ее холодных серых глаз он не способен нормально дышать и думать?
Разложил еду по тарелкам, сервировал стол. А Дима смотрит на него во все глаза и не знает, что сказать.
Предложил все обсудить, но она так этого испугалась, что решил не давить еще сильней.
— Я не знала, что ты умеешь готовить, — она прожевала первый кусочек мяса с овощами, зажмурилась от удовольствия.
А у него внутри от этого вида все теплом заполнилось и жаром полыхнуло чуть ниже. Хотел ее прямо здесь и сейчас, на этой кухне, на столе. Ворваться в ее тело и владеть им. Глотать своими губами ее стоны, заглушать крики приближающегося оргазма. Или вот так сидеть и смотреть, как она с удовольствием ест приготовленную его руками еду. Умиротворенная и довольная.
Пришлось тряхнуть головой, отгоняя эти мысли. Не время еще.
— Научился не так давно. Плохо спал по ночам, а работать не хотелось, — пояснил и принялся активно жевать.
— И ты решил вместо работы готовить, — она невежливо хмыкнула, губы скривились в усмешке, — Что ж, твое новое увлечение достаточно успешно. Идеален во всем, как всегда.
Застыл от ее саркастичного тона.
— Если бы я этого не делал, забрал бы тебя давно и запер бы, — он не хотел, чтобы это прозвучало грубо или как упрек, но… слишком много между ними неясностей, чтобы суметь держать эмоции в узде, — Извини…, я не хочу с тобой ссориться.
— Но поговорить мирно у нас не выйдет, Ибрагим, — сухо заметила и продолжила есть.