Не уходи. Останься
Шрифт:
Он отставил от себя тарелку, приборы, вытер рот салфеткой. Вдохнул, выдохнул.
— Хорошо. Не мирно, хрен с ним, мне и ругаться с тобой в радость. Что ты хочешь знать? Спрашивай.
Она повторила все то же, что и он. Села удобней.
— Где мы? Что это за дом?
Взгляд холодный, колючий. Губы поджаты недовольно в тонкую линию.
— Тебе не нравится? Это наш дом, до ближайшего города пятьдесят километров, рядом ни крупных шоссе, ни дорог нормальных. Ближе к лету проложат асфальтированный
Книги на Книгоед.нет
— Почему мы здесь? Почему мы не в твоем доме?
— Я его продал, — у нее зрачки расширились, — Я там почти не жил, большей частью ночевал в офисе или на квартире. И это был только мой дом, а этот — он обвел взглядом кухню и посмотрел на нее прямо, — Этот именно наш.
— Я могу уехать отсюда?
Он замер от этого вопроса, вцепился руками в мраморную столешницу, еще чуток сжать, — и камень закрошится, с такой силой сжал пальцами.
Боялся этого вопроса. Что захочет уехать.
— Можешь, скажешь ребятам куда, они отвезут. Только куда тебе ехать? К кому?
Ревность, подлой сукой голову мерзкую подняла, и змеёй в самое сердце жгучим ядом ужалила так, что мысли парализовало и осталось желание запереть ее в этом доме и не отпускать ни на шаг от себя.
Куда ей нужно? К кому? К Шрайману?
Он не спрашивал ничего. Молча ждал ответа. И только сама вселенная знает, как тяжело ему было сейчас смолчать и не загубить все окончательно своей ревностью. Он собственник. Ужасный.
Раньше им был, а сейчас еще хуже стал.
Но понял одно: спокойно жить с женщиной, которую любишь, дано не каждому, — это величайшее счастье. И он сделает все, чтобы его достичь. Выживет, на изнанку вывернется, все бросит, всех пошлет. Переступит не только через себя, но и через других, без всяких сомнений. Он сделает ее счастливой. Только он. Пусть не сразу и не сейчас. Но сделает, только нужно чуть больше времени и сил. А еще терпение, чтоб не налажать.
— Знаешь, что самое смешное? — она после длительного молчания заговорила хрипло, со слезами и комом в горле, — Мне некуда ехать, не к кому. Кроме тебя и Илая у меня никого нет. И я не хочу, чтоб еще кто-то был. Мне большего не нужно.
Почти признание. Почти капитуляция.
— А Ромка? Он приедет скоро.
— Ромашка само собой моя семья, я говорила про других. Ты ревнуешь к Шрайману, я вижу. Но зря. Он стал мне дорог, да, но он не часть меня и моей семьи. Тебе не нужно думать о нем. У него теперь все хорошо… да?
Она посмотрела на него внимательно, цепко, замечая каждый его вдох, каждое движение. Ожидая ответа, ждала и обмана. По глазам это видел, по прищуру, подмечающему все.
Но врать Ибрагим не будет.
— У него почти все отлично. Его безопасности ничего не угрожает, дела в
— Она не баба, а хорошая женщина, — сурово нахмурилась, скрипнула зубами на его пренебрежительный тон, — Катерина такого не заслужила, — Где, кстати, мой телефон?
— Хочешь ему позвонить проверить мои слова?
Не сдержался, прошипел и, сорвавшись, вытащил ее телефон из кармана своих брюк, швырнул на стол.
— Звони! — рявкнул, но вспомнил, что недалеко спит сын, заткнулся.
Но Дима и на миллиметр не сдвинулась, только взглядом его недовольным сверлила.
— Меня Шах не искал? — телефон взяла, в руках повертела, включила и отложила в сторону. Сразу пошло жужжание о входящих сообщениях, звонках и уведомлениях.
Он старался держать себя в руках, пусть внутри все клокотало, взрывалось от жгучей ревности. Его рвало на части от ее недоверия, от того, что все же беспокоилась о ком-то, кроме семьи, кроме него.
— Искал, просил передать, что все сделал. И мужик этот уже не жилец, сердце, говорит, не выдержало, слишком чуткой натура оказалась.
Дима кивнула, вздохнула.
— Хорошо, тогда я спокойна. Надо будет Шаху спасибо как-то оформить, букетик, что ли ему отправить?
— И что такого он сделал, что заслужил цветы?
— Помог одному недоумку понять, что он недоумок. Посмертно, видимо.
— И что это за недоумок? Можно сразу сказать без предисловий? Или тебя моя ревность радует?
Он был взбешен. В ярости. А она сидит спокойно, даже бровью не повела на его окрик.
— Катин бывший муж, он ее избил, мне это не понравилось. Шаху, видимо, тоже. Ну и хорошо, за Катю я теперь спокойна. Главное, чтоб Шрайман теперь дров не наломал.
— Лучше бы об этой женщине беспокоился твой братец, — она от его слов вздрогнула и глаза спрятала, смотрела в пол, а он замер и дальше продолжать не стал. Удивила и озадачила такая реакция, — Дима, что не так? Диииим?
Она резко подняла голову, глаза вспыхнули огнем. Там горела боль.
— А в нашей жизни хоть что-то так? — зашипела, приглушая рвущийся наружу ор, — Хоть раз у нас было все «так»?
— Я не буду больше к нему… не буду о нем, хорошо? Он твой брат, я понимаю…
Но ее снова перекосило на слове «брат». Он удивленно застыл.
Она выдохнула, встала в места, прошла к окну. И, не поворачиваясь к нему заговорила:
— Рома решил проверить, на всякий случай. Мы сделали тесты ДНК.
То, с каким трудом она говорила, буквально пропихивая слова через глотку сжатыми кулаками, натолкнуло на мысль абсурдную, но вполне реальную.