Не уходи. Останься
Шрифт:
Не знаю поймешь ли, но так было нужно.
Я не сумел убить его в первый раз, зато прикончил во второй.
Ты замешкалась. Не в обиду сказано, а, как факт. В первый раз и я сделал то же самое. Вспомнил, что он мне отец. Дал мне многое. И не смог. За что мы все поплатились дорого.
Не скажу, что во второй раз мне было легче. Я не рад его смерти. Мне грустно и больно. Так же, как и тебе. Мы его дети, мы скорбим, не стыдись этого. Нам с этой болью жить.
Не знаю, когда ты решишься прочитать это письмо, надеюсь,
Помни, что я люблю тебя. Тебя и твоего сына.
Не прощаюсь, потому что надеюсь, что когда-нибудь я смогу посмотреть тебе в глаза, и не чувствовать себя виноватым.
Прости, что подвел тебя и ты была вынуждена обороняться и выживать. Если бы я мог, я бы все исправил.
Привет семье!
С уважением, твой брат Р.»
Ее брат не меняется. Читала и понимала, что еще больше написано между строк.
Он сломан и подавлен. Ему стыдно, и он скорбит.
Ощущает себя виноватым, хоть виновным он никогда и не был. Если кто и виноват, то только их мать, отец и Дрозд. Из-за их ошибок пострадали люди, близкие, чужие и невинные. Их дети. Те, кого нужно было беречь, защищать и учить.
Учить добру, справедливости, любви, уважению.
Ибрагим сказал, что помнит ее тренировки, как отец избивал и заставлял на пределе сил выкладываться, обороняться и атаковать.
Чужую шкуру на себя не примеришь. Но за свои умения она отцу благодарна, потому что иначе… все было бы не так.
Брат, возможно бы давно умер и не смог бы спасти их сына.
Она сама бы опустила руки и была бы кем-то другим. Зашуганным ребенком, которого все бросили.
Ибрагим… был бы собой, но тоже давно бы погиб. Это ведь ее работа защищать его. Даже не работа, а призвание. Святая обязанность хранить жизнь мужа и сына.
Брат просит отпустить, не искать. Но при этом она знает, что он будет где-то рядом. Незримо будет оберегать и в нужный момент появится.
И нехорошо так думать, но пусть лучше он не появляется, это будет значить, что жизнь изменилась, стала другой.
Не нужно постоянно оглядываться и ждать удара.
Можно просто жить.
Наслаждаться каждым днем. Воспитывать сына. Запоминать каждую минутку.
Можно найти в себе силы снова доверять, снова быть слабой только с одним человеком.
У нее есть удивительная возможность начать все сначала именно сейчас. Стать мамой, стать женой.
Возможно, все не безнадежно.
Что-то же она делает тут, в этом доме? Не бежит, не прячется. А живет. Рядом с мужчиной, который снова становится близким.
Это пугает. Бередит раны. Но остановить его она не в силах. И желания нет.
Дима хочет снова стать его. Снести все стены внутри, замуровать двери в прошлое и никогда о них не вспоминать.
Прошла в предрассветной тишине по дому, пошла к спальням.
Дверь была приоткрыта.
А там, на широкой кровати
От такой картины ноги чуть не подкосились.
Как ожившая мечта из прошлой жизни, теперь ставшая реальностью.
Дима тихо подошла ближе к ним. Сбросила с себя теплый халат и осталась в пижаме.
Скользнула к мужу под одеяло. Прижалась к горячему боку, обняла его со спины. Поддалась секундному желанию и поцеловала в лопатку.
Ибрагим немного заворочался. Лег на спину, перетащил к себе на грудь сына и обнял одной рукой жену.
Сонный хриплый голос вдруг прервал уютное молчание:
— Не уйдешь?
Почему он это спросил? Может, снилось ему что-то такое. Но рука, обнимающая Диму, напряглась, — он ждал ответа.
— Не уйду.
Прозвучало, как обещание.
Ибрагим довольно улыбнулся, приоткрыл один глаз и, глянув на почти спящую жену, пробормотал довольно:
— Зима моя вернулась.
— Вернулась-вернулась, спи! — недовольно пробурчала Дима, заворочалась, удобнее устраиваясь у него под боком, уплывая в спокойный сон.
Глава 20
ГЛАВА 20
Москва, Россия. Сейчас.
В конечном итоге, рано или поздно все приходит к своему концу, логическому завершению. Даже эта история, начавшаяся много лет назад с поганых отношений трех человек, повлекшая за собой огромное количество бед и смертей.
Шрайман смотрел на город из окна своего офиса.
Наблюдал. Кто куда спешит. Кто куда медленно бредет. С такой большой высоты люди выглядели, как непонятные точки на асфальте, но Игорь в упор на них смотрел.
Заставлял себя это делать.
Почему заставлял? Причина проста. Ему смертельно сильно хотелось повернуться к выходу из кабинета, посмотреть на удобный диван, и взглядом столкнуться с ледяными серыми глазами, полными едкого сарказма.
Дима бы посмотрела на него, вопросительно вскинула бровь и нагло поинтересовалась, что его беспокоит и кого надо грохнуть, чтоб он продолжил делать то, что делал до этого.
Чуть хриплый голос интересно протягивал гласные. Так знакомо уже. Так привычно.
Он успел слишком сильно прикипеть душой к этой женщине.
Он скучал. Беспокоился и переживал за нее.
Умом понимал, что она находится рядом с мужем. Ей ничего не грозит. В чем он успел увериться, так это в любви Сургута к своей супруге, в его полном восхищении и обожании Димитрией.
Но Игорь бы хотел иметь возможность попрощаться, сказать спасибо.
Она стала ему дорога, а он и не успел сказать этого.
Так паршиво на душе давно не было.
Сам себе удивляется. Стал похож на какую-то размазню, нытика. Никак собраться не мог и начать действовать.