Нечаев вернулся
Шрифт:
Сентябрьские покушения в Париже, как и убийства 1986 года, были делом рук Джихада. Этим метафорически глобальным термином Лорансон определял множество происламских группировок, возникших на Ближнем Востоке под крылом палестинского движения; несмотря на их разномыслие, а подчас и кровавое соперничество, всех их объединяла одна цель — разрушение государства Израиль. При взгляде на них с птичьего полета оказывалось совершенно безразлично, сирийские или иранские спецслужбы прячутся за спинами непосредственных исполнителей. Подчас это могли быть раскольнические палестинские организации, поддерживаемые и часто напрямую руководимые КГБ или разведками государств — сателлитов СССР. Разумеется, для французских контрразведчиков, в чью задачу входило прослеживать агентурные сети, чтобы нейтрализовывать их либо использовать для переговоров, если требовалось оказать нажим на внедрившее их государство, отнюдь не безынтересно распутать тайные связи и определить, куда ведет каждая ниточка. Но для Даниеля, осуществлявшего личный план выживания, было достаточно знать, что ответственность за покушения берет на себя Джихад, объявивший Франции священную войну.
В сентябре в Афинах собрались не исламисты, а группы марксистов-ленинистов, различные организации коммунистов-боевиков. Они намеревались подготовить новое наступление в Западной Европе, и прежде всего во Франции. Не высказываясь впрямую относительно терактов исламского Джихада, все хотели противопоставить им другую тактику: серию направленных акций, аналогичных тем, что уже имели место во Франции против генерала Одрана и против Брана из Национального совета французских предпринимателей. Или, скажем, в Федеративной Германии — против Беккурца, ведавшего научными изысканиями в компании «Сименс».
Открыл дискуссию один из активистов «Прямого действия».
С первых же слов Даниель понял, чего от оратора следует ожидать, и собрался подремать, сохраняя на лице маску невозмутимости, ибо речь француза обещала затянуться. А тот бубнил:
— Объединение революционеров Западной Европы и потребность в организации коммунистической геррильи как во Франции, так и в остальной Западной Европе — вот две доказавшие свою насущность тенденции, определившие все более и более осознанное объединение всех революционных бойцов, сознающих, какие основополагающие проблемы ставит перед ними общее изменение обстановки в мире и необходимость преодолеть…
Даниель Лорансон находил все эти словоизлияния совершенно нестерпимыми, особенно после возвращения из Израиля, куда недавно ездил по заданию и где все его представления были напрочь опрокинуты и рассыпались вдребезги при первом столкновении с суровой тамошней реальностью.
Когда на него возложили эту миссию, Даниель согласился без колебаний. Хотя и знал обо всех ее опасностях, поскольку от бдительного ока Моссада ускользнуть совсем нелегко. Кроме прочего, он понимал, что, быть может, его заманивают в западню. Уже несколько месяцев свои послеживали за ним и в чем-то его подозревали. А послать в Израиль — простой способ избавиться от него навсегда. Но он дал согласие не раздумывая, хотя здесь опасность подстерегала со всех сторон: уж очень его разбирало любопытство. Ему хотелось составить собственное представление об Израиле, стране, проклятой и обвиняемой в самых сатанинских пороках всеми, с кем он в последние годы сталкивался.
В его задачу входили сбор информации и налаживание контактов кое с кем из палестинских лидеров и с боевыми группами, обретавшимися как вне израильских границ 1948 года, так и на оккупированных территориях. Даниель отдался работе со всей страстью, и она отняла у него целые три недели.
Но оттуда он вернулся в Афины уже другим человеком.
И не только об Израиле он стал думать по-другому; здесь все оказалось просто: достаточно было непредвзято оглядеться вокруг, прислушаться к голосам страны, где всякий горит желанием поведать собственную историю, оправдать или подвергнуть уничтожающей критике свое прошлое, защитить будущее или строить воздушные замки, чтобы понять, что Израиль вовсе не является земным воплощением сатаны. Отвратительный опыт уничтожения демократических свобод в Ливане после подрывных действий ООП и других палестинских движений Даниель Лорансон начинал осваивать сперва сквозь пелену былых революционных иллюзий, но затем его стали донимать сомнения и, наконец, обуял форменный ужас. А уж потом до него постепенно дошло то, что чудесным образом отличает жизнь в Израиле от жизни в любой другой из окружавших его стран.
По правде говоря, решающим доводом для Лорансона, в отличие от большинства, оказалось не почти плотское единение народа с тысячелетней традицией уважения к жизни, углубленных размышлений о законах человеческих и небесных и достойного диалога с запредельным. Как бы ни тяготела над израильтянами традиция, как ни крепки многовековые духовные корни, поражало другое: неслабеющая приверженность страны, за сорок лет постоянной войны умудрившейся так и не превратиться в военный лагерь, к универсальным ценностям демократического обновления.
Именно поэтому, как за время своей поездки начал понимать Даниель, Израиль не только являет миру воплощенное свидетельство нескольких тысячелетий истории рода человеческого, но и возвещает, каким может стать его будущее. Во всем регионе, включая сопредельные арабские государства, не останется ни необходимых общественных институтов, ни даже зачатков демократии, стоит убрать оттуда израильские дрожжи. Парадоксальным, по крайней мере на первый взгляд, оказывалось то, что даже этническая целостность палестинского народа и его будущее зависело от сохранения израильской демократии. От самого существования государства Израиль.
Таким образом, во второй половине сентября в Афины приехал человек, мало похожий на прежнего Даниеля Лорансона, а точнее — почти совсем на него не походивший. Изменилось как бы само его естество. Не только политические воззрения, но взгляд на себя, на жизнь, на будущее.
И вдруг, после часа мутной говорильни, когда он уже не мог спокойно глядеть на тупую харю полуграмотного придурка из «Прямого действия», Даниель внезапно насторожился:
— Во Франции, — говорил этот тип, — развитие исповедующих революционное насилие организаций, когда-то довольно хорошо вписывавшихся в объективный контекст реальности, мало-помалу сошло на нет, уступив место старческому топтанию на месте, поскольку их руководители ушли в сторону и решили попытать счастья в новой философии, либеральной журналистике, уповая на то, что именно они дают больше возможностей если не изменять Историю, то без особой траты сил, без жертв снискать популярность и прорваться к кормилу…
Он явно целил в таких людей, как Жюли, Жесмар, Сергэ, Ролен, во всех его давнишних друзей. И тут Лорансону в голову внезапно, как вспышка, пришла идея. Сейчас, когда дойдет черед до обсуждения практический действий, он сам заведет речь о необходимости возобновить активные действия против высоких персон военно-индустриального комплекса, о которых в начале своей речи упомянул этот субъект. И предложит самого себя в качестве потенциального кандидата для подготовки акций, напирая на знание страны и людей. И как раз во время этой подготовки он, воспользовавшись посредничеством Сапаты, войдет в контакт с Эли Зильбербергом и другими, и они вместе попытаются выскочить из того мира, где всем правит террор.
Даниелю повезло: его предложение приняли. Сделав его как бы посредником и вестником грядущих убийств, ему дали многозначительную кодовую кличку — Смерть-Медиа. И в октябре послали в Париж с инспекционной миссией.
Он раскрыл «Либерасьон», пробежал глазами первые страницы, и, по правде говоря, в нем понемногу начала закипать ярость. Какое интеллектуальное падение, размягчение мозгов, дряблость политического нерва, подумать только, что эти бедняги в большинстве своем когда-то были революционерами!