Нечестивые джентльмены

Хейл Джинн

— Нет. — Режущая боль в горле стесала голос Харпера до слабого выдоха. — Мне никогда не хотелось добиться для вас искупления. Я хотел к вам присоединиться.

Белимай сдвинул брови. Харпер знал, что у него не получится понять такого желания. Для Белимая кровь Блудного означала лишь проклятие. Он опустил взгляд на бумаги, словно там находилось объяснение. Вчитался. Харпер наблюдал, как его лицо из хмурого превратилось в мрачное. Наконец Белимай сложил лист с признанием и вернул его Харперу.

— Ты действительно совершил

что-то из перечисленного?

— Нет. Я нарушал клятвы и лгал, но не убивал ни племянницу лорда Седрика, ни её служанку. Брайтонский настоятель сочинил эти обвинения, чтобы защитить своего приятеля от следствия. Он приказал убрать единственного свидетеля. А теперь только я стою между ними и гладким судебным процессом.

— Судебным процессом против Сариэля? — уточнил Белимай.

— Да.

— Полагаю, уходить с дороги ты отказался. Да какое там «полагаю». Разумеется, отказался, — покачал головой Белимай. — Ты и правда проклятый святой.

— Никакой я не святой. И даже близко нет. Я совершал бездумные глупые поступки. — Харпер на секунду прикрыл глаза. — Прости, что подумал, будто ты хочешь вновь сесть на офориум. Я должен был знать, что этого никогда не случится.

— О да, я же веду такой праведный образ жизни, — усмехнулся Белимай. — И в любом случае наверняка струсил бы на полпути к Брайтону.

— Нет, — тихо, почти себе под нос, сказал Харпер. Он знал, что Белимай бы не струсил. Тот не дрогнул даже под вспоровшим его ножом Скотт-Бека. У обученных исповедников ушли месяцы на то, чтобы выбить из него одно единственное имя.

— И тебе ещё хватает дерзости называть меня мучеником.

— Мне не следовало так говорить, — потупился Белимай.

— Всё равно бы вырвалось рано или поздно, — пожал плечами Харпер.

— Нет. — Белимай протянул руку и коснулся его плеча. — Я это сделал, просто чтоб ударить побольнее. Мне хотелось, чтобы тебе стало так же плохо, как и мне. — Он улыбнулся. — Такой уж у меня способ делиться тем, что имею. Ну не везунчик ли ты?..

— А по мне так везунчик. — Харпер сам едва не поморщился от этих слов. Он говорил словно какой-то косноязычный чурбан. — Белимай, если б ты ушёл в Инквизицию… Я не знаю, что бы сделал.

Харпера внезапно охватил ужас от осознания, что он едва не потерял Белимая. Не проснись он вовремя, и тот просто бы исчез за дверью, чтобы больше никогда не вернуться. От этой мысли в груди что-то резануло, причиняя почти физическую боль. Ему хотелось рассказать Белимаю, насколько сильно тот его ранил. Хотелось найти слова, которые выразят, как отчаянно он желал быть с ним. А в голову приходили только неуклюжие первые попытки из молодости — просто беспорядочный набор звуков, шёпотом сказанных в подушку. И в прошедшие с тех пор два десятилетия Харпер приучил себя говорить ещё меньше. Молчание и уклончивость больше не требовали никаких усилий — они стали частью его самого. Он слишком много лет провёл, отдалившись от неприкрытой

честности, а теперь хотел найти слова, чтобы признаться, и не мог.

Харпер мягко поймал Белимая за руку и привлёк к себе.

— Помнишь нашу первую ночь вместе? — спросил он.

— Да, — нахмурился Белимай от резкой смены темы. — А вот ты тогда так напился, что насчёт тебя я удивлюсь.

— Я помню, что было наутро, — продолжил Харпер. — Ты хотел убедиться, что я не питаю к тебе никаких нежных чувств. Я тебя в этом уверил.

— И что?

Белимай пристально смотрел ему в лицо, словно от следующих слов пол мог провалиться под их ногами.

— Возможно, я солгал, — после небольшой паузы признал Харпер.

Выражение лица Белимая изменилось постепенно и еле уловимо. Уголки его губ изогнулись вверх буквально на десятую долю дюйма. Тонкие чёрные брови самую малость приподнялись. Улыбка получилась предельно незаметная, но была в ней открытая и счастливая искренность, которую Харпер никогда раньше у Белимая не видел.

— Рад это слышать, — ответил тот. Он упал на кровать и пристроился рядом. Жар тела Блудного просочился сквозь холод невысохшей одежды. Харпер, в свою очередь, обхватил Белимая руками, купаясь в простых ощущениях от долгих объятий.

— Харпер?

— Да?

— А что это там в кровати? — показал он на прижатые складками одеяла остатки золотистой слойки. Харпер рассмеялся. Он совсем забыл о подарке Морриса. Казалось, что с тех пор прошло уже несколько дней.

— Мой завтрак. Здесь где-то должна лежать ещё одна такая же.

— Вот оно что.

Белимай поднял слойку, секунду изучал её сплющенные затвердевшие бока, а потом надкусил.

— Заветрилась немного, но съедобно. — Он протянул Харперу руку, в которой держал выпечку. — Будешь?

— Полагаю, ничего другого из еды здесь всё равно не найдется.

— Возможно, где-то завалялась парочка плесневелых печений с тех пор, когда я ещё пытался травить крыс.

— Всё-таки домашний очаг — это не твоя стезя.

Харпер откусил кусочек слойки. Та оказалась лучше, чем он ожидал. Чуть солоноватое тесто по вкусу немного напоминало кожу Белимая. Он съел ещё кусок.

— Тебе ли говорить? Я видел твой дом в столице. У меня хотя бы что-то висит на стенах… Точнее, в данный момент валяется на полу, но в этом вина не моя. Ты что, всю слойку доел?

— Где-то тут должна быть еще одна, — сказал Харпер, проглотив последние крошки.

— Прекрасно. Давай, заставь меня рыскать по постели в поисках куска хлеба. — Белимай поворошил одеяла, а затем, сощурившись, перегнулся через край кровати. — Похоже, она пропала. Эй, зато нашёлся мой ботинок.

— Я уже наелся, так что ботинок весь твой, — ответил Харпер.

— Очень смешно. — Белимай выудил несчастную обувь из-под кровати и откинулся обратно на спинку рядом с Харпером. — Так что нам теперь делать?