Нечто подобное
Шрифт:
Поразмыслив, Чак сказал:
— Я также думаю, что нам следует решить все насчет Джули. Сейчас вполне подходящий момент.
Винс уставился на него, вскинув голову, лицо его подрагивало.
— Что ты хочешь сказать?
— Можешь называть это делом о женитьбе, — сказал Чак.
После долгого молчания Винс произнес деревянным голосом:
— Но… — он пожал плечами. — Я хочу сказать, что ты же сам говорил…
— Все, что я говорил, так это что она меня раздражает. Но теперь психологически я чувствую себя в гораздо больше безопасности. В конце концов, меня чуть не уволили. Теперь все изменилось: я часть растущей, расширяющейся компании. И мы оба это знаем. Я теперь по другую сторону. Значит, могу позволить себе Джули, мне кажется. Фактически я должен иметь жену.
— Ты что, хочешь официально на ней жениться?
Чак кивнул.
— Хорошо, — наконец сказал Винс. — Оставляй ее. Если честно, мне наплевать на все. Твое дело! Как только ты устроишь меня к Мори Фрауенциммеру; это все, что мне нужно.
Странно, подумал Чак. Он никогда не думал, что его брат так печется о своей карьере, ставит ее превыше всего. Мысленно он отметил сей факт; возможно, он кое-что означал.
— Я могу многое предложить Фрауенциммеру, — сказал Винс. — Например, я случайно узнал имя нового Хозяина. Перед тем как уходить, я собрал кое-какие слухи у Карпов. Хочешь скажу?
— Что? — сказал Чак. — Что нового?
— Нового Хозяина. Или ты не понимаешь, какой контракт перешел к твоему боссу от Карпа?
Пожав плечами, Чак сказал:
— Конечно, понимаю. Я просто немного удивлен. — В ушах у него звенело, словно рядом взорвалась граната. — Слушай, — сумел он произнести, — мне все равно, даже если его будут звать Адольф Гитлер ван Бетховен. — Хозяин. Значит, это двойник. Ему стало очень хорошо от такой новости. Жизнь прекрасна и удивительна, наконец-то он это почувствовал, и он собирался взять от жизни все. Теперь, когда он стал настоящим Хранителем.
— Его имя Дитер Хогбен, — сказал Винс.
— Наверняка Мори в курсе, — с безразличным видом сказал Чак, но в глубине души он был все еще в замешательстве. Наклонившись, его брат включил в машине радио. — Об этом уже что-то передают.
— Сомневаюсь, чтобы так скоро, — сказал Чак.
— Тихо! — Брат сделал громче. Транслировали выпуск новостей. Теперь все в Штатах узнают о случившемся. Чак почувствовал легкое разочарование.
«…легкий сердечный приступ, который проследили доктора, случившийся приблизительно в три часа ночи и который вызвал все усиливающиеся опасения, что герр Кальбфляйш может не дожить до конца своего срока правления. Состояние сердца и системы кровообращения Хозяина является предметом размышлений, и этот неожиданный сердечный приступ случается тогда, когда…»
Радио продолжало монотонно жужжать. Винс и Чак переглянулись, и вдруг оба рассмеялись. Заговорщицки.
— Это продлится недолго, — сказал Чак. Старик уже доходит; первая очередь объявлений для населения уже была запущена. Процесс приобретал привычный характер, легко предсказуемый. Сначала слабый сердечный приступ из-за хандры, который сперва приняли за несварение желудка; это шокировало всех, но в то же время и подготовило, заставило свыкнуться с мыслью. С Исполнителями надо было обращаться таким образом: это была традиция, и она шла как по маслу, действенно. Как и до этого. Все устроилось, сказал себе Чак. Передача Хозяина, кому достается Джули, на какую фирму работаем мы с братом… нет неизвестности, беспокойства и незавершенности.
И все же…
Если бы он иммигрировал. Где бы он был сейчас? Что за жизнь была бы у него? Они с Робертом Конгротяном… колонисты в дальних землях. Но не было смысла в этих размышлениях, потому что он отказался от этого, он не иммигрировал, и теперь момент выбора прошел. Он отогнал эту мысль и занялся актуальными вещами.
— Ты увидишь, какая это большая разница — работать на маленьком предприятии, — сказал он Винсу, — а не в картеле. Анонимность, безликая бюрократия…
— Тихо! — перебил его Винс. — Еще один выпуск новостей. — Он снова включил радио.
«…Обязанности из-за его болезни были переданы вицепрезиденту, и становится ясно, что скоро будут объявлены досрочные выборы. Состояние доктора Кальбфляйша тем временем остается…»
— Похоже, они не собираются давать нам много времени, — сказал Винс, нервно хмурясь, и прикусил нижнюю губу.
— Мы справимся, — сказал Чак. Он не волновался. Мори найдет выход. Теперь, когда его боссу дали шанс, он прорвется.
Теперь, когда наступил такой большой перелом, неудача просто была невозможна. Для всех для них.
Боже, представить только, он начал обо всем этом беспокоиться!
Расположившись в большом голубом шезлонге, рейхсмаршал обдумывал предложение Николь. Николь потягивала холодный чай и молча ждала, сидя в кресле директората в дальнем конце комнаты Лотосов Белого дома.
— Вы просите, — произнес наконец Геринг, — это ни больше ни меньше как нарушить клятву, которую мы давали Адольфу Гитлеру. Вы, наверное, не понимаете главного принципа? Возможно, я смогу вам его объяснить. Например, представьте себе корабль, в котором…
— Мне не нужна лекция, — огрызнулась Николь. — Мне нужно решение. Или вы не можете решить? Вы что, утратили такую способность?
— Но если мы это сделаем, мы ничуть не лучше июльских заговорщиков, — сказал Геринг. — Фактически нам придется создать бомбу, в точности как сделали или сделают они, говорите как хотите. — Он устало потер лоб. — Я нахожу это необыкновенно трудным. Почему такая спешка?
— Потому что я хочу решить все раз и навсегда, — сказала Николь.
Геринг вздохнул:
— Вы знаете, величайшая ошибка нацистской Германии была в том, что мы не сумели должным образом использовать способности женщин. Мы ограничили их кухней и спальней. Они недостаточно использовались в военном деле, в администрации, на производстве или в партийном аппарате. Наблюдая за вами, я вижу, какую ужасную ошибку мы допустили.
— Если в течение следующих шести часов вы не решите, — сказала Николь, — я заставлю аппарат фон Лессингера вернуть вас в век варварства, и любая сделка, которую мы могли бы совершить… — Она сделала резкое движение, как будто отрезала что-то, за чем Геринг наблюдал с опасением. — Все кончено.