Недремлющий глаз бога Ра
Шрифт:
— Компьютер лучше молотком, — посочувствовал я.
— Что такое? Что это вы такое говорите? — встрепенулся Федор Федорович. — Зачем вам молоток?
В глазах Анхелики взметнулось яркое бело-голубое пламя.
— Молоток нужен для того, чтобы забить гвоздь, — голосом, от которого меня потянуло в сон, объяснила она. — Видишь, какой большой гвоздь торчит возле твоей пустой головы? Выдерни его из стены.
Сперанский повернулся, провел рукой по абсолютно ровной поверхности и, ухватив что-то, сильно потянул
— Молодец! — одобрила его старания Анхелика. — А теперь расслабься и подумай о приятном. Ты любишь деньги — подумай о них!
Удалив гвоздь, Федор Федорович смежил веки и расплылся в улыбке. Зрелище не для беременных, прямо скажем!
Ужаснувшись, я спросил:
— И почему же вы ещё здесь? С такими способностями!
— Ерунда. Говорила ведь, что ты не представляешь, где оказался. Здесь есть кое-кто посильнее меня, и храни тебя Бог от встречи…, впрочем — нет, тебе её не избежать. Кажется, он уже идёт сюда.
— Кто? Президент?
— Какой ещё президент? Нет, скоро ты увидишь одного типа, от которого вам с приятелем нужно держаться подальше. Запомни, он читает мысли так же легко, как ты читаешь газеты, — она задумалась. — Хотя и его можно обмануть. Не знаю, пригодится тебе или нет, но учти, что он не понимает юмор. Это очень важный момент. Ты понимаешь юмор?
— Не весь, — честно признался я.
— А второй вирусолог?
— Только черный.
— Уже хорошо. Ширази не понимает никакого, и этим вы можете сбить его с толку.
Между собой вы всегда должны шутить, и, даже оставаясь наедине, ни о чем не думать серьёзно. Понял?
Я кивнул.
— Двойка! — твердо сказала она. — Попробуй ещё раз.
Теперь я попытался представить, что скажет Веник по поводу моего одеяния.
— Уже лучше. Когда увидишь Ширази, или шути, или думай о девочках.
— Ладно, но прежде объясните про чтение мыслей. Это та самая телепатия, о которой столько болтают, или вы подразумевали что-то другое? На что это похоже?
— Разумеется, не на телетекст. Чтение — одна из не очень развитых способностей человека и больше всего напоминает интуицию.
В древности этим искусством владели египетские жрецы. Они хранили его в тайне даже от фараонов, потому что чтение позволяло творить чудеса и управлять людьми.
А сейчас, — она замолчала, будто прислушиваясь к чему-то, — сейчас обладать им могут самые разные субъекты, в том числе полные ничтожества. Одно из них уже приближается к двери, поэтому поторапливайся!
Шутить не очень то хотелось; в поисках подходящей девочки я оглядел каюту и, встретив одобрительный взгляд, уставился на разбросанные среди подушек живые и удивительно красивые пепельные локоны.
Казалось, они не принадлежали таявшему телу. Да и не волосы это были вовсе, а застывшая музыка бала, переплетенная шепотом комплиментов,
Глава девятая
На какое-то время я отключился. Просто выпал из текущего момента как сбитая шаром кегля и пришел в себя только когда открылась дверь и в каюту протиснулся здоровенный усатый тип в зеленой чалме и черной униформе.
Неприятный, хотя и красавец-мужчина: многослойный как чемодан контрабандиста или как актер, исполняющий в одном спектакле разные роли.
Не знаю, почему я так подумал: вероятно, морда слишком уж слащавой показалась. В наше героическое время морда у порядочного человека должна быть не слащавой, а перекошенной, примерно как у Алтуз-бабы.
Этот же обличьем напоминал положительного героя из репертуара классического индийского кино: высокий, пышущий здоровьем смуглый брюнет, холеный и, что мне особенно не понравилось, губастый.
Сходство было настолько выдающимся, что показалось, будто прямо у входа он запоет и начнет выкидывать всякие коленца.
Однако сеанса не случилось — едва наши взгляды встретились, я убедился, что взор его глубок и выразителен как ружейное дуло.
— Need a doctor? — без церемоний спросил он, завершив наведение.
— Sure. Bring me one, — я решил, что изучение моих мыслей всё же заставит его выстрелить.
Харерама, как я мысленно окрестил его, отдал короткую команду на каком-то звучном, гортанном языке, и из-за двери выскочили резвые молодцы в такой же черной форме.
Они сгребли меня под руки, выволокли в коридор и уронили на раскладные армейские носилки.
Следом из каюты был извлечен подсчитывающий дивиденды куратор, и нас отнесли в какое-то помещение, оказавшееся, правда, не госпиталем, а спортивным залом.
Здесь как раз проходил тренировочный бой, поэтому появление двух новых тел почти не привлекло внимания.
Носильщики вытряхнули нас на сетку гимнастического батута и, скрестив руки, предались увлекательному зрелищу проходившей за канатами схватки.
Я не разбираюсь в восточных единоборствах, драться не умею и смотреть не люблю, даже если хорошие парни лупят плохих. Просто понимаю, что в жизни чаще случается наоборот, а в кино — звуки раздражают. Не люблю я эти “стук-шлеп, стук-шлеп”…
Но тут поединок меня захватил: несмотря на прекрасную акустику удары почти не звучали.
Впрочем, как я вскоре убедился, их практически не было.
Отбивавшийся от группы учеников тренер исповедовал удивительный стиль: он уклонялся, причем делал это с такой стремительной грацией, что ему даже не приходилось сходить с места, в то время как атакующие разлетались словно брызги из-под буксующего колеса.