Недремлющий глаз бога Ра
Шрифт:
На всякий случай попытался запомнить дорогу, но безуспешно: слишком много дверей, и все одинаковые.
Едва плюнул на это безнадежное дело, мы вошли ещё в одну и оказались в темном прямоугольном зале, оформленном под природный грот.
Вначале я различил лишь сводчатый потолок и неровные стены, облицованные каменными плитами: будто в пещеру попали. А потом, когда глаза привыкли к полумраку, обнаружил у задней стены мраморный алтарь.
Это было изваяние лежавшей навзничь, головой от нас, гигантской женщины. Её слоноподобные, похожие на колонны,
Выстругано натуралистично, вплоть до мелких анатомических подробностей, которые на проверку оказались довольно крупными. Много мрамора ушло.
За алтарем барельеф: грубо высеченная фигура демона с козлиной головой. Выражение неописуемо свирепое! Над рогами два круга, внутри которых перевернутые лики Солнца и Луны. С глазками, ротиками, носиками — будто ребенок рисовал — но вверх ногами.
“Это та самая статуя Бафомета, которую по преданию вручил тамплиерам Князь Тьмы”, - всплыло вдруг в мозгу.
На телетекст не похоже. А похоже на отчетливую мысль — вроде как сам додумался. Хотя понятия не имею, кто такой Бафомет. Впервые это слово слышу.
В жар бросило, когда понял, что мысль не моя!
— Вот вам и тайны египетские, — рапортует по этому поводу Юстас Алексу.
“Почему египетские? — всплывает в сознании. — Совсем другая эпоха, двенадцатое столетие. А вот и сам господин Жак Моле, последний магистр ордена Тамплиеров”.
Оборачиваюсь, а Харерама, дружелюбно улыбаясь, протягивает столь же расположенный ко мне черепок какого-то бедного Йорика. И я понимаю, что при жизни магистр не был симпатичным человеком.
“Его сожгли на костре, но дух ещё не раз воплощался”.
Я инстинктивно отшатнулся, но какая-то упругая сила подтолкнула в спину, а череп завис в воздухе, на уровне моего лица.
— Корпус… скальпус… — шепчу про себя, — акт третий, сцена пятая. Приплыли…
“Так и живем мы, — проплывает вдруг в мозгу, — общаясь с благоуханными женщинами, углубляясь в отверстие, что скрыто у них, подобное отверстию в драгоценном камне, пьем нектар, что дают в изобилии нежные алые уста, подобные лепесткам водяной лилии, в объятиях сжимая сверкающие подобно брильянтам мягкие плечи. А те все, скудоумные, гибнут бесцельно в одиночестве, надеясь на наслаждение в мире ином…”
— Кто?! Кто это?! — ору.
“На залитую лунным сиянием террасу поднявшись, мы соединяемся с женщинами, чей лик подобен светлой луне. Прижимаемся устами к их устам алым, по блеску подобным блеску полной луны, грудью — к соскам их груди, сверканием подобным молодой луне, и этого наслаждения вновь и вновь повторяемого избегают религии приверженцы презренные…”
В ужасе понимаю, что вещает не кто иной, как сам улыбчивый черепок. Интимный дневник предводителя тамплиеров?
“Мы одного обличья люди, мы те, кто сначала с красавицами в притворную ссору поиграв, затем в объятья сливаются с ними, ласкают их, покрывают краской их прекрасные ноги, соперничающие в красоте с лотосом красным. И всеми частями тела своего до ног их дотрагиваются. Люди же отшельнического обличия, право,
От происходящего моя, непривычная к магическим ритуалам, крыша не просто едет, а несется со световой скоростью!
“Все эти напрасно мучающиеся дураки, видя на земле плотское наслаждение, бегут от него, страстно стремясь обрести на небе усладу. Да не подобны ли в этом они тем несчастным, которые жестокою жаждой томясь и воду увидев, прочь бегут от нее, полагая, что в месте ином, где как они слыхали то же есть вода, они смогут напиться?”
Хватаю её, улетающую, руками и вою. От жути. Или кажется, что вою, а на самом деле молчу. Или не молчу, а вою, но кажется, что молчу.
И тут всё прекращается. Будто в театре, в самый разгар представления неожиданно опустился занавес.
Смотрю — уже не череп перед глазами, а губастая рожа Харерамы. Эффектно подсвеченная снизу, отчего впадины кажутся пустыми и черными, а скалящиеся в ухмылке зубы поблескивают. Смотрю и обнаруживаю явное, несомненное сходство между двумя масками: отполированной костяной и обтянутой кожей. Близнецы-братья.
“Если череп смеется — значит, у него есть на то причины”, - объясняет рожа.
Голосом. Кажется. А может, телепатирует — я уж не разбираю. Просто послание достигло адресата.
“Внешне все похожи друг на друга — и люди, и звери, — продолжается трансляция, — а внутренне люди похожи на зверей. Потому что люди и звери по своей природе одинаковы. Но человек хуже зверя”.
— Как это? — уточняю. Не сознательно, а автоматически, по инерции.
“Просто. Природа представляет человека всего лишь животным. Животным, которое стало самым опасным из прочих.
Человек в своих человеческих проявлениях страшнее зверя, и ни одно его душевное движение нельзя разделить, где от человека, а где от зверя”.
Только я задумался — крыша встала на место. Что-то такое ведь припоминаю, теории всякие:
— Это про либидо, да? Половое влечение?
“Нет. Это — начало сущего. Пыль и вода по отдельности подвластны ветру; грязь, созданная из пыли и воды, ему не подвластна”.
Круто. Но я не верю, что мы — какая-то грязь. Много раз слышал, но никогда не соглашался:
— Просто люди не одинаковые, а разные. Есть злые, а есть добрые. Это совсем не одно и то же.
“Hет понятий “добро” и “зло” — ты не знаешь, что есть что. Hет понятий “хорошо” и “плохо” — ты не знаешь, что есть что. Ты не знаешь, чем обернется твое зло”.
— Верно. Зато я знаю, что мне можно делать, а что нельзя. Точнее, я просто чувствую, что некоторые вещи делать не следует: брать чужое, завидовать. Мучить животных и вообще — обижать слабого.
“Всякий может ударить слабого, но только слабый хочет ударить слабого. Звери убивают охотясь; человек — развлекаясь. Звери не насилуют, а человек живет насилием”.
— Я не живу насилием.
“Если туча есть, для кого-то она обязательно закрывает солнце”.
Умный череп — не переспоришь.