Недремлющий глаз бога Ра
Шрифт:
— Покойник, значить, долго с ними по душам беседовал, перед тем как под ножик-то пустить. Всё выяснял про жизнь, здоровье, — он призадумался, словно вспоминая что-то особенно интимное, — ну, не знаю, про что там ещё, но на листочках всегда для себя пометки делал. А после беседы, значить, пожалуйте на операцию!
— Правильно делал, — одобрительно заметил Веник. — Дружба — дружбой, а табачок врозь! Значить.
— Да, по всему видно, был отпетым гуманистом, — согласился я, открывая папку.
Внутри оказался отпечатанный типографским способом вопросник с пустыми клеточками для баллов, однако ситуацию он не прояснил.
— Часто ли вы ощущаете печаль? — спросил я у Липского, ткнув наугад в одну из строчек.
— В трезвом виде почти постоянно, — сокрушенно ответил тот.
— Значит, редко. А ощущаете ли вы стремление говорить и говорить?
— Это в зависимости от аудитории. Вообще-то, я большой молчун и затворник и только во время еды делаюсь опасным.
— А часто ли вы обдумываете проекты, которые не в состоянии реализовать?
— Несомненно. Но это связано с моими супружескими обязанностями.
— Тогда вопросов не имею, — я захлопнул папку и протянул маркизу.
Он бегло просмотрел бумаги и передал Сперанскому.
— Ну и зачем это нужно, как думаешь?
— Какая разница? — удивился Веник. — Ты, Пэмосэд Анатольевич, ведешь себя как стахановец и ударник, а необходимости-то нету! Нету у нас никакой объективной заинтересованности, поскольку научная деятельность заключается в своевременном написании докладов и отчетов. Правильно я излагаю методологию, уважаемый Осман-баба?
Склонившийся над портфелем Осман-баба звучно застонал.
— Чу! Муэдзин пропел! — Веник проглотил последнюю ложку и поднялся. — Срочно ведите меня в лабораторию — пора совершать намаз. Скоро уже рамадан, а я ещё ни в одном глазу!
Федор Федорович, отдуваясь, разогнулся.
— Мы, господин Гвоздев, в лабораторию не пойдем. Прямо отсюда, значить, к монстрикам двинем. Только в Лабиринт охране заходить не положено, так вы мне пообещайте, что будете вести себя прилично, а не как этот вот, — он указал на стоявшего в ожидании Веника, — мародер! Обещаете?
Я пожал плечами.
— В Лабиринт? К Минотавру? — взволновался начальник экспедиции. — А ну как сожрут его — с кем я тогда отчет злоупотреблять буду?
— Ничего не сожрут! — Федор Федорович выбрался из-за стола. — Обычная, значить, больница с изоляторами. Просто дверей много, вот и прозвали.
Мы пошли к выходу и разделились: маркиз в сопровождении фрейлин отправился в лабораторию, а меня через короткий боковой коридор куратор вывел на открытую палубу.
Здесь нас встретил тугой морской ветер, насыщенный солью, йодом и мелкими водяными брызгами.
Вокруг, на сколько хватало глаз, простиралась водяная пустыня, окрашенная низким небом в грозные стальные тона. Вершины бесчисленных волн кучерявились штормовыми барашками, сливавшимися у горизонта в сплошную пенную полосу.
Громадный корабль несся к ней бесшумно и стремительно, так, что казалось, будто он не плывет, а низко летит над водой, то и дело зарываясь ажурными мачтами в плотное брюхо кучевых облаков. Атмосфера была заполнена ожиданием надвигающегося ненастья.
— Ветер-ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч, — продекламировал по этому поводу Федор Федорович.
Нет, не деменция. Скоре сенильный психоз. Для деменции он слишком активен, — решил я.
Старик поежился, запахнул разлетевшиеся полы мягкой курточки и, прижав к груди портфель, засеменил к носовой надстройке. Добравшись до закрытой двери, он прокричал какое-то заклинание и боком протиснулся в образовавшееся перед ним отверстие.
Картина назвалась: “Партайгенносе Борман ведет штандартенфюрера Штирлица к рейхсминистрам”.
Я шагнул следом и очутился на площадке наклонной железной лестницы с перилами из труб, ведущей в выкрашенный белой краской просторный дугообразный коридор.
Мы прошли по нему метров десять, миновав пять овальных боковых дверей, пока не остановились перед мощной поперечной дверью с провисавшим, суставчатым цепным приводом.
— Computer, open the door "F"! — бодро скомандовал Федор Федорович, взмахнув портфелем как волшебной палочкой.
Поддавшись его магии, дверь дернулась и, лязгая тяжелой цепью и гремя уродливыми роликовыми лапами на рельсовых направляющих, медленно поползла вбок.
— Надо же, как вас компьютер уважает!
— А как же! Мне во все места проход разрешается. Кроме капитанского мостика и каюты господина Президента, я всюду могу попасть. Доверяет, значить, начальство!
Следуя за ним, я переступил через рельсы и попал в точно такой же коридор с пятью боковыми дверями и поперечной в дальнем конце. Едва мы вошли, лязганье и грохот за нашими спинами возобновились, и дверь «F» вернулась в начальное положение.
Федор Федорович извлек из портфеля уже знакомый блокнот и, беззвучно шевеля губами, отыскал в нем нужную запись.
— Ага, вот оно. Подождите!
— Жду.
Он помедлил, собрался с духом и прочитал, ведя пальцем вдоль строк: “Computer. Stop the nitrogen protoxide supply to all sections”.
— The nitrogen protoxide supply stopped, — бесцветным голосом доложил компьютер.
— Закись азота? Вы этих гвардейцев что, под наркозом, что ли содержите?
— А они не под наркозом, — успокоил меня куратор. — То есть, не совсем под наркозом, а просто бредят и всё. В прошлое путешествуют. Сейчас подождем пока ихние мозговые остатки повыветриваются, а потом, значить, пообщаемся.
— В прошлое путешествуют? Как это понять? — ещё больше удивился я.
— Ну, книжки про машину времени читали? Вот наш доктор её и изобрёл. Правда, ездить на ней можно только в своё прошлое. Точнее, значить, не в собственное, а как бы в прошлое своего рода, прямо до самой первой обезьяны. Или, я не знаю, кто там был в начале.