Недремлющий глаз бога Ра
Шрифт:
Сосредотачиваться на стоимости фрахтовых ставок и ценах за баррель не хотелось, поэтому я бегло просмотрел документ: из контекста следовало, что своевременная игра на понижение принесла кому-то значительные барыши.
Сам я в финансовых вопросах действительно был полным гвоздевым, но видеофон теперь позволял получить квалифицированную помощь в любой затруднительной ситуации. Пришлось прибегнуть.
Будущий магнат сидел на кровати в позе «лотоса» и читал Коран.
— Да продлит Аллах твои дни, о мудрейший из мудрых! Ты случайно не знаешь, что такое баррель?
— Ха! Ещё сомневается! — в отличие от красного авто, маркиз заводился независимо от погодных условий и расположения звезд. — Ося Барель — он по образованию математик, но сейчас торгует финиками. Очень выгодный бизнес, между прочим. А в чем дело?
— Да вот, думаю, куда вложить будущую зарплату. Чем она будет пылиться в швейцарском банке, лучше пустить в оборот. Одобряешь?
— Осипу смело можешь доверять. Только предупреди, что ты от меня!
— Понял. Чувствуется, что честный парень. А ты что, тоже решил в мусульмане податься? Тебе трудно будет, потому что Аллах не одобряет этово-тово.
Описав дугу, святая книга шлепнулась на диван.
— Как выразился поэт: "Пускай ты выпита другим". У меня депрессия.
Сказал бы прямо — синдром.
— Это ещё не повод, чтобы искажать. Он про женщину писал, а не про бутылку!
— Любопытная трактовка, — нагло заявил Липский, — а я всегда считал эти строки аллегорией. Хотя женщинами тоже интересуюсь.
— Странная у тебя депрессия. Нетипичная.
— Это от кулинарии, я думаю, — вслушавшись в себя, задумчиво ответил начальник экспедиции, — ты обратил внимание, сколько я плова сожрал? А ещё халва, цукаты. Нет, мне здесь определенно нравится!
— Ты поосторожнее с цукатами! Геморрой выскочит, и до банка не доплывешь.
— Да нет, это так — к слову. Просто книгу начал писать, ну и мне теперь требуется хорошее питание, покой и уединение. А здесь как раз все условия.
Видно подцепил-таки “Гнев Иблиса”:
— Книгу? А как будет называться? И о чем повествование?
— Рабочее название "Записки путешественника". А повествование про нас с тобой.
— На мой непрофессиональный взгляд, название очень оригинальное.
— Емкое, да?!
— Ну! Ты как бы сразу дотянулся до классической литературы. Высоко планку поднял.
Вдохновленный, он проследовал к письменному столу и достал украденную в лаборатории общую тетрадь:
— У меня здесь два эпиграфа!
— Неужели хватило образования?
Оказалось, что по дороге он успел впасть в состояние поэтического экстаза — устремленный на меня взгляд наполнился кроткой укоризной.
— Первый из Корана: "Мы разделили среди людей их пропитание в жизни ближней и возвысили одних степенями над другими, чтобы одни из них брали других в услужение" Сура сорок третья, аят тридцать.
— Ага — идеологию подводишь. Мудро.
— И второй: "Пошлость! Кругом одна пошлость!" Вэ-эм Липский.
— В жизни не слышал ничего более пошлого!
Укоризны во взоре заметно прибавилось:
— Ты хочешь слушать или рассказывать сам?
— Слушать, конечно. Ты же автор.
— Тогда слушай! — на этот раз взгляд маркиза достиг высшей степени укоризны и стал почти каноническим. — Смеркалось.
Я подождал несколько минут и восхитился:
— Лихо закручен сюжет! Всё?
Писатель продолжать молчать, глядя сквозь экран в чем-то провинившийся космос.
А ко мне, прямо оттуда, потянулась вереница дурных мыслей:
— Слушай, там что, в тексте лирическая пауза прописана, и ты теперь такты отсчитываешь? Типа: раз — два — три, раз — два — три, да?
— Отвали! — разродился Веник. — Не видишь, я ещё один эпиграф придумал. Эпический.
Гора с плеч:
— Вот. Я грешным делом думал, что тебя дядя Кондрат посетил, а это всего лишь Муза Петровна. И что нашептала?
— Деньги — ничто, потенция — всё! — бодро процитировал себя автор.
— Глубоко копнул. А почему молчал так долго — эпиграф же короткий?
— Кем подписаться думал. Ницше или Шопенгауэром?
— Нет, для этих мысль слишком уж фундаментальная. Подпишись Лизой Прохоренко.
Совета он не услышал, поскольку начал монотонно бубнить:
— Я позвонил Гвоздеву. Он сидел в нищете и печали, предаваясь унынию. Его белая кошка терлась на коленях и просила еды, но никакой еды не было вторые сутки. Мне стало жаль животное, и я приехал на своем открытом красном «Линкольне» с откидным кожаным верхом и двумя сексапильными блондинками внутри. Когда я вошел в убогие апартаменты, на мне был скромный белый костюм от Версаче, темные очки Картье и повседневный бриллиантовый перстень, переливавшийся всеми цветами радуги…
— Добавь, что на всякий случай остальные драгоценности ты оставил в автомобиле? — ляпнул я и подумал, что он обидится. Но остановить воспарившего Вээма теперь не удалось бы даже эскадрилье перехватчиков.
— …Гвоздев, по обыкновению, начал канючить деньги. Однако, зная о его пристрастии к спиртному, я не рискнул дать ему что-нибудь в руки. Вместо этого я предложил ему поработать моим ассистентом. Дело в том, что по заданию русской разведки мне предстояло внедриться в одну очень опасную, международную банду и уничтожить её изнутри.
— Не просто уничтожить, а морально разложить! И ещё, может быть это не русская разведка, а всё-таки «Моссад» тебя вербанул?
— Сейчас это одно и тоже, — возразил Веник и продолжил чтение, подвывая в самых драматических, по его мнению, местах. — Гвоздев запросил бешеный гонорар, но я дал ему четыреста баксов, и он подписал всё что нужно. На самолете нас забросили в Англию, где произошла встреча с резидентом. Это была ослепительная красавица в эротических, сетчатых колготках, с которой у меня неожиданно оказалось нечто общее.