Неисторический материализм, или ананасы для врага народа
Шрифт:
Сергей второй раз за время эксперимента здорово удивился.
– Андрей так говорил? Впрочем, после того, что он вытворял со мной с самого детства, это неудивительно.
Услышав голос Сергея, психолог из Польши подскочил к нему и энергично потряс его руку.
– Бардзо смело! Браво! – воскликнул он.
Остальные повернулись к нему, торопливо изобразили нечто вроде аплодисментов и снова вперили горящие взоры в экраны мониторов.
– Ну, – скромно заметил Сергей, – тут я мог бы и сам нажать на диск…
– Сто раз тебе объяснял, – вскипел Андрей. – Если бы ты сам нажал, то сюда перенесся бы диван и все в радиусе семидесяти
Селиванов оказался отличной фотомоделью, потому что все его движения стали делиться на фазы, в течение которых техники спокойно успевали прицелиться и снимать. В объектив видеокамеры попадали все присутствовавшие к квартире, включая Катюшу и Серафиму Петровну.
Селиванов замер, потом медленно приподнял книгу. Постепенно до него дошло, что под ней никого не было.
– Эй, – негромко сказал он и провел рукой по пледу.
Вместе с лейтенантом они приподняли диван. Под диваном Бахметьева не было, что было неудивительно, поскольку расстояние между стоящим диваном и полом составляло не больше пяти сантиметров.
Серафима Петрова привстала на цыпочки.
– А где Сергей Александрович? – удивленно спросила она, трогая за плечо лейтенанта, который загораживал ей диван.
Это как будто послужило сигналом к началу паники. Савельев подскочил, повернулся к сопровождавшим его младшим чинам и, отнеся руки с растопыренными пальцами назад, будто изображая пингвина, дико заорал:
– Где?!
«Сваливает ответственность на нижестоящих», – прокомментировал Сергей.
– Он был рядом с вами, товарищ подполковник, – пробормотал растерянный лейтенант.
– Молчать! Упустили!
– Товарищ подполковник, – умоляюще сказали хором подчиненные. – Через дверь никто не выходил. Там же за дверью наши сотрудники стоят.
Савельев снова повернулся к дивану, потряс плед, перелистал книжку, а потом накинулся на Катю.
– Где твой брат?
Катюша вздохнула и нажала паузу:
– Он же вам сказал, что он – Хозяин. Он уходит, когда хочет, и, когда хочет, приходит.
– Как уходит? Куда? – озадаченно спросил Савельев. В его голосе появились жалобные нотки.
Барсов посмотрел на Сергея:
– Электрошокеры проверил?
Электрошокерами они называли замечательное устройство, которые им подарили братья по разуму, застигнутые Андреем за невинными шалостями в Пермской области. Элегантные цилиндрообразные создания развлекались тем, что нагоняли необъяснимый страх на местных жителей, срезали деревья лучом и проецировали следы, возникавшие на песке ниоткуда на глазах у изумленных аборигенов деревень. На исследование аномальных явлений были потрачены огромные средства, посланы экспедиции, одну из которых возглавлял Андрей. Он вошел в контакт с хулиганящими инопланетными подростками, нисколько не заботя себя законами земной этики. Постращал их для начала, а потом, увлекшись, сам немного поэкспериментировал с чужеземной техникой. Цилиндрические подростки были в восторге, пригласили в гости (правда, не называя адреса) и на прощанье подарили замечательные крохотные приборчики. Если их направить в сторону несимпатичного тебе человека, они сгущали пространство вокруг него, насыщали его электромагнитными волнами, и это сжатое пространство каким-то образом очень нешуточно лупило в нос. Эффект был потрясающий – противник испытывал жуткий страх во время трансформации пространства, потом от всей души получал по носу. После этого наступало
Сергей, вздохнув, нажал на диск и приземлился на кухне.
Катя тем временем продолжала дожимать Селиванова:
– А вот куда и как он уходит – об этом ни вам, ни мне знать не полагается, – внушительно сказала она. – Лично я его об этом даже спрашивать боюсь.
– Так не бывает, – горячо запротестовал Селиванов и завертелся на месте от возбуждения, простирая руки к дивану. – Как же… он же тут только что… из двери никто не выходил.
На лице Серафимы Петровны застыло торжествующее выражение. Она явно болела за Бахметьева, и это наполнило сердце Барсова невыразимой радостью.
– Из дверей точно никто не выходил, – подтвердила она.
– Что вы мне тут голову морочите? – заорал Селиванов. – Выходил – не выходил! Что за фокусы! Вылазь, тебе говорят! Хуже будет!
Он хватал валявшиеся на полу ящики, заглядывал в них и бросал обратно. Вдруг вид стоящих на месте, остолбеневших сотрудников привел его в необузданную ярость.
– Почему не ищете? Вы мне ответите за укрывательство! Я вас… вы у меня…
Перепуганные сотрудники бросились к шкафам и стали открывать и закрывать дверцы.
Селиванов первый застыл на месте, услышав на кухне шаги, и шепотом скомандовал:
– Проверить! Карчемкин! – обратился он к одному из подчиненных. – Встать у окна! Никого не впускать и не выпускать.
Карчемкин нервно оглянулся на окно, ожидая, что через него каждую минуту может влететь нечистая сила. Он вытащил пистолет, лихорадочно соображая, что он слышал про серебряные пули и чеснок в далеком детстве.
– Ворносков! На кухню – за мной!
Он хотел скомандовать «За мной ползком!», но перед женщинами, безмолвно наблюдавшими за ним, хотелось выглядеть героически. Даже несмотря на то, что одну из них он сейчас будет арестовывать.
– Вор носков? – удивленно пожала плечами Катюша.
– Ворносков, – хриплым шепотом пояснил Карчемкин. – Фамилие у него такое.
Он опасливо покосился на Катюшу, смутно подозревая, что она ведьма.
Тем временем Селиванов, возглавляя их с Ворносковым маленький отряд, осторожно выглянул на кухню из-за дверного проема. Зрелище, которое он там увидел, наполнило его полковничью душу негодованием и глубокой тоской. Хозяин – то есть проклятый враг народа Бахметьев – сидел за столом и смачно и беззаботно поедал ананас! На столе лежала гора бананов, ананасов и еще каких-то неизвестных органам фруктов империалистического происхождения, которые Сергею только что вручили в лаборатории.
«Ешь ананасы, рябчиков жуй!» – воскликнул бы Селиванов, если бы когда-нибудь читал Маяковского. Нахала требовалось призвать к порядку, запугать и стереть в порошок. Так никто никогда не вел себя при аресте: всегда был необходимый трепет в достаточном для селивановского самолюбия количестве, липкий ужас и обреченность в глазах арестовываемого и его родственников. И уж конечно, моментальное и безоговорочное повиновение. Он никак не мог придумать команду, которая заставила бы Бахметьева вскочить, вытянув руки по швам. К тому же он категорически не понимал, как тот смог очутиться на кухне.