Неисторический материализм, или ананасы для врага народа
Шрифт:
Митя покраснел и растерянно захлопал ресницами.
– Так ведь… Анатолий Васильевич сказал, что безопасно…
– Ладно, – вздохнул Сергей. – Проехали. Пошли.
– А что, – забеспокоился Митя, забегая вперед, – вы думаете, они прямо в квартире будут стрелять?
– Иди уже!
– Ну Сергей Александрович! Ведь Анатолий Васильевич сказал…
– Изыди! – громовым басом прорычал Сергей, и Митя испуганно умолк.
Барсов был радостно возбужден. Видеокамеры с телефонами были везде добросовестно натыканы Сергеем, поэтому собравшаяся у мониторов группа психологов сосредоточенно созерцала разные картинки и оживленно обменивалась впечатлениями.
– Обратите внимание, как радостно возбужден Селиванов, – с легким польским акцентом говорил симпатичный брюнет. – Его возбуждение носит явный сексуальный характер. Сублимация сексуальных потребностей в садизм по отношению к заключенным, независимо от их пола…
Сергей поежился.
– Здравствуйте, – громко сказал он, стараясь заглушить неприятные для него разговоры. – Насчет возможных проявлений садизма считаю необходимым заявить: я – не мазохист, – решительно сказал он. – Даже ради великой науки.
– Конечно-конечно, – поспешно сказал Барсов. – Мы не допустим…
Сергей внимательно посмотрел ему в глаза, увидел в них бешеный азарт и печально вздохнул:
– Не забудьте, Анатолий Васильевич. Я на вас надеюсь.
Он скорбно следил вместе со всеми, как черный ворон, набитый энкавэдэшниками во главе с подполковником Селивановым, воинственно раздувающим ноздри, приближался к дому.
– Пора, ребята, – торопливо сказал Барсов.
– Может, мы подождем, когда они внедрятся в квартиру? И потом как-нибудь, потихонечку… – заныл Сергей, но осекся, встретившись с яростным взглядом Андрея.
– Идем, уже идем, – поспешно сказал он, и они с Катюшей, одновременно нажав на диски, оказались в своем временном пристанище в пятьдесят третьем.
Катюша была горда этим заданием и предвкушала его с азартом, которого раньше не подозревала в себе. Впрочем, ее задача была несравнима с задачей Сергея: ей не предстояло, как ему, отправиться в тюрьму НКВД: она должна была исчезнуть прямо из квартиры, поэтому особых поводов для волнения у нее не было. Задача Сергея была сложнее – выдержать пребывание в камере и пару допросов. Конечно, по сравнению с обреченными людьми, не имеющими возможности уйти в любой момент в другое время, он был просто счастливчик, но счастливчик, изнеженный демократией и рассуждениями о правах человека, хоть и лицемерными. Во всяком случае, у него была стойкая иллюзия, что его личность должна быть неприкосновенна. Поэтому любые сомнения по этому поводу наполняли его демократическую душу справедливым негодованием и, если признаться честно самому себе, страхом. Поэтому в последние секунды перед приходом органов он представлял себе Яблонского в тюремных коридорах. Наблюдая за ним из лаборатории, Сергей восхищался его уверенностью и некоторой бравадой. Он прислушивался к себе, надеясь обнаружить в душе прилив оптимизма, не обнаружил его и помрачнел.
Длинный требовательный звонок в дверь раздался, когда он развалился на диване, взяв в руки Дугласа Адамса. Катюша сидела у видеомагнитофона и смотрела совершенно идеологически невыдержанный фильм «Особенности национальной охоты».
Дверь открыл Сергей.
– А, это вы, – небрежно бросил он, увидев одетого в шинель Селиванова, который бил копытом от возбуждения. Сзади него с мрачными физиономиями стояло еще двое личностей в военной форме. – Что-то вы не торопились, – зевнул он и побрел обратно к дивану.
– Гражданин Бахметьев?! – торжественно вопросил Селиванов.
– Запомнил наконец, – удовлетворенно сказал Сергей, ложась на диван и закидывая руки за голову.
Селиванов, не ощутив привычного страха, в который раз растерялся перед этим московским выскочкой. Теряя под собой опору, он грозно заорал:
– Встать!
«Ну вы, блин, даете», – поразился с экрана актер Булдаков.
– Орать начнете у себя в кабинете, – наставительно заметил Сергей. – А у себя дома командую я, понятно?
Катюша прибавила звук:
– Нельзя ли потише, – недовольно сказал она. – Не слышно ничего.
Из-за спины побагровевшего Селиванова выдвинулся суровый молодой лейтенант и, пока товарищ полковник искал подходящие слова, внушительно произнес.
– Мы вас арестовывать пришли!
– Да-да, конечно, – вежливо согласилась Катюша, потягиваясь и обнаруживая невероятно сексуальный пупок на аппетитном животике.
– Не есть добже, – заволновался поляк в лаборатории, глядя на монитор. – Они же есть бандиты. Могут девушку снасильничать!
Однако все помыслы Селиванова были направлены на Бахметьева. Он не мог простить незаслуженно понесенную политучебу и жаждал крови.
– На диванчике полеживаешь, да? – брызгая слюной, заговорил
он. – Лежи-лежи! Недолго тебе осталось!
– Ты давай не отвлекайся, – спокойно заметил Сергей, открывая книжку. – Твое дело понятых звать.
– Без тебя знаю, – сварливо отозвался Селиванов, чувствуя, что сбивается с тона, и послал лейтенанта за понятыми.
Катюша увлеченно пялилась в экран, а Сергей натянул на себя пушистый плед, перелистывая странички.
– Ну, слушаю вас, подполковник. Чего мне лепить будем?
Лейтенант в ужасе закрыл глаза. Селиванов побагровел бы еще сильнее, если бы смог, но вместо этого побледнел и хрипло проорал:
– Документы на стол!
Сергей рассеянно взглянул на него поверх книги:
– Паспорт и партбилет в верхнем ящике стола.
– Другие документы. Быстро!
– Ну, извините, других нет.
– Щас найдем, – угрожающе сказал Селиванов и выдернул верхний ящик.
– Нехорошо, подполковник! Совсем нехорошо. Протокол нарушаете! Без понятых не положено…
Селиванов растерянно смотрел на валявшийся на полу ящик, в котором, кроме паспорта и партбилета, действительно ничего не было. Сергей усмехнулся про себя. Кроме тощей папки с лекциями, во всех его многочисленных ящиках была девственная пустота.
Перепуганная Серафима Петровна, конвоируемая молчаливым военным, вошла в комнату.
– Сергей Александрович, здравствуйте, – выдавила она, с жалостью глядя на соседа. То, что он продолжал беззаботно валяться на диване, она сочла за проявление шока.