Неисторический материализм, или ананасы для врага народа
Шрифт:
– Как это? – хором спросили все, жадным глазами глядя на пакет.
– Я, братцы, продал душу дьяволу. Теперь прохожу сквозь стены.
Дверь резко распахнулась, и в нее ворвался Селиванов с двумя военными.
– Встать! Обыск! – проорал он и увидел Бахметьева.
– А ты откуда взялся? – вырвалось у него.
Сергей притворился очень удивленным:
– В каком смысле? Вы же меня сами привезли. Но, если хотите, могу уйти домой.
Озадаченный Селиванов повернулся и выбежал разбираться со Скворцовым.
Тот в это время сидел в своем кабинете и беседовал с Иосифом Виссарионовичем Сталиным, который невесть как там оказался. Когда Скворцов вошел, он мог поклясться, что там никого не было. А когда он поднял голову от стола, генералиссимус как ни в чем не бывало сидел у окна и молча хмурился.
Селиванов застал Скворцова в тот момент, когда он, оживленно жестикулируя, горячо уверял подоконник в гуманном обращении с заключенными. В пылу рвения он как-то не заметил, что вождь исчез, забыв откланяться.
Селиванов был так озабочен душевным состоянием своего верного подчиненного, что на время даже забыл о новом заключенном, которого он давно мечтал заполучить в одну из камер вверенного ему учреждения.
Когда надзиратель заглянул в глазок камеры, заключенные вместе с Сергеем Бахметьевым сидели за столом, сытые и пьяненькие, и дружно распевали:
«Ближе к сердцу кололи мы про-офили,
Чтобы слышал, как бьются сердца-а!»
Вениамин Карлович сидел рядом с мальчиком, которого, как оказалось, звали Сашей, и время от времени дружески похлопывал его по плечу.
Надзиратель не поверил своим глазам: Бахметьев вовсе никуда не сбежал, а наоборот, разливал всем в рюмки – хрустальные! – темно-золотистую, характерно маслянистую жидкость. Он ворвался в камеру. На столе валялись разноцветные бумажки от конфет, рыбьи кости и отчетливо несло перегаром.
– Эт-та что…
– Нет, ребята, – решительно встал Сергей. – Ваша братия меня сегодня утомила.
Он вырубил надзирателя электрошокером и, когда тот оказался на полу, быстро подскочил к нему и брызнул в нос из баллончика. Надзиратель блаженно закрыл глаза, свернулся на боку калачиком, подложил ладонь под щеку и захрапел. Они уложили его на кровать Захара Африкановича и накрыли одеялом.
– Нет, ты скажи, – домогался Терентий Патрикеевич. – А вот где ты все это взял?
– Я ж тебе говорю, чудак, – проникновенно говорил Сергей. – Я фокусником работаю. Из цилиндра кроликов доставал. А ведь семгу легче достать, чем кролика, правильно?
– Нет, почему? – не соглашался Терентий Патрикеевич.
– Как почему? Семга-то не убегает, она же дохлая!
Вениамин Карлович смотрел на всех добрыми глазами и покачивал головой.
– Ах, молодежь, молодежь. Надзирателя усыпили… Расстреляют нас завтра, как пить дать.
Сергей подлил ему еще коньяка.
– Надзиратель сам уснул. Между прочим, на посту уснул, что является служебным преступлением. А во-вторых…
Он не успел сказать, что будет во-вторых, потому что дверь распахнулась и в дверях камеры возник конвоир.
– Заключенный Бахметьев, – прокричал он и осекся. – Это что такое? – не веря своим глазам, спросил он, глядя на недопитую бутылку.
– Ишь ты какой, – восхищенно сказал Сергей, – прямо сразу не в бровь, а в глаз! Это, брат ты мой, – поучительно сказал он, поднося бутылку этикеткой к самому носу конвоира, – такой замечательный коньяк, какого ты никогда не видел. И не увидишь! Поэтому – пробуй.
Конвоир попятился. Все было не так, неправильно. Его встречали так радушно, будто он пришел в гости к добрым знакомым. По губам его мазнул кусок невероятно ароматной красной рыбы, а в руках очутилась рюмка.
– М-м-м, – замотал он головой. – Я не могу. Нам нельзя, – добавил он нерешительно.
– Ха! – саркастически воскликнул Сергей. – Твой начальничек в кабинете сейчас водку хлещет. Значит, и тебе можно. Давай, только быстро. Нам с тобой задерживаться нельзя.
– Нельзя! – благодарно сказал конвоир.
– Поэтому быстро садись, глотни, и пошли.
Конвоир благодарно поднес рюмку к губам. На мгновение у него появилось желание спросить, а как, собственно, коньяк оказался в камере, но ему вдруг показалось, что это не так уж важно.
Он решил отложить вопросы на потом. Когда бутылка уже опустеет. Он лихо махнул коньяк – обжигающий, замечательный коньяк! – и закусил рыбкой. И какой рыбкой, мама родная! Он даже не представлял себе, что может быть такая рыбка.
Перед ним очутилась вторая рюмка коньяка и необыкновенная прозрачная баночка с аппетитным салатиком. Боже, какой салат! Там были продукты, названий которых конвоир не знал, но они так и таяли во рту.
Кажется, потом была водка, потому что коньяк кончился. Зверь, а не водка, потому что с перцем. Ее, вроде бы, враг народа Немиров принес.
– Ну что, друг, пошли? – услышал он чей-то голос. Кажется, это был голос его замечательного друга Бахметьева.
– Пошли! – с готовностью согласился конвоир. – А куда?
– А на допрос, – пояснил друг Бахметьев.
– Не, – помотал головой конвойный. – Туда не надо. Там тебя бить будут. Селиванов Кузю привел.
– Так. А кто у нас Кузя? – осведомился Бахметьев.
– О, – округлил глаза конвоир, пристраивая голову у Бахметьева на плече. – Он такой… огромный. И страшный.
– Разберемся, – решил Бахметьев. – Ты, главное, не упади. За меня держись, понял?
– И вовсе я не упаду, – оскорбился конвоир, встал и повис на шее у друга Бахметьева.
– Ты, главное, за меня держись, – озабоченно повторил Сергей, и они потихоньку двинулись к выходу, провожаемые восхищенными взглядами собутыльников – то есть сокамерников.
В коридоре конвоира совсем разморило, и Сергей аккуратно уложил его прямо на пол. Чтобы ему слаще спалось – и дольше, он и его побрызгал из баллончика.