Неизвестный Сталин
Шрифт:
Весной 1949 года решения Института языка и мышления были поддержаны руководством Академии наук. Ее президиум на специальном заседании обсудил положение «на лингвистическом фронте» и принял постановление: считать «новое учение» академика Марра единственной материалистической марксистской теорией о языке. Все другие концепции предлагалось решительно устранить.
Наступление марристов почти не встретило сопротивления в самом Ленинграде, где находился центр «нового учения» и где в руках Мещанинова были все руководящие посты на кафедрах и в институтах. Мещанинов возглавлял и Отделение языка и литературы Академии наук СССР. Сопротивление возникло, однако, в Москве, где сложилась очень сильная группа лингвистов и филологов. Но самое сильное сопротивление наступлению марристов возникло на Кавказе, где работали богатые талантами коллективы лингвистов, не разделяющих примитивных теорий Марра.
В Армении ведущим языковедом был Рачия Ачарян, которого считали основоположником армянского языкознания. В молодые годы Ачарян был знаком с Марром и даже пользовался его покровительством. Однако, начав самостоятельные исследования,
Наступление марристов в Армении оказалось относительно успешным. Они не пользовались авторитетом в республике, но их претензии были поддержаны идеологическими службами ЦК ВКП(б). Это обстоятельство оказалось решающим и для первого секретаря ЦК КП(б) Армении Георгия Арутинова. Ачарян и Капанцян были сняты со своих постов, началось изгнание их сторонников из Ереванского университета и Института языка Армении.
Иначе сложились дела в Грузии, где ведущим языковедом считался академик Грузинской АН Арнольд Чикобава, автор ряда словарей грузинского языка и крупный специалист по структуре и истории кавказских языков. Он также не являлся последователем Марра. Этот энергичный и талантливый 52-летний ученый успешно преподавал в Тбилисском университете и имел много друзей не только в научной среде, но и среди партийного актива республики. Добрые отношения связывали Арнольда Степановича с первым секретарем ЦК КП(б) Грузии Кандидом Несторовичем Чарквиани. Чарквиани взял под защиту Чикобаву в самой Грузии и убедил его написать доклад-жалобу Сталину. Конечно, к Сталину шли со всех концов тысячи жалоб и докладных записок, и почти все они оседали без ответа в аппарате ЦК. Но Чарквиани был опытным в таких делах человеком, к докладу Чикобавы он приложил обширную собственную записку, которую он составил совместно с самим Чикобавой. Эта записка содержала и ряд политических обвинений, которые не могли не привлечь внимания Сталина. Она была датирована 27 декабря 1949 года, и уже через несколько дней как доклад Чикобавы, так и записка Чарквиани легли на стол Сталина.
Сталин внимательно прочел полученные им материалы. Они сохранились в его архиве и были тщательно изучены российским историком Б. С. Илизаровым. И на докладе Чикобавы, и на записке Чарквиани имеется много пометок Сталина. Сталина явно заинтересовала поставленная проблема. Он был удивлен, что крупные повороты в целой науке происходят без его ведома. Его раздражало, что Академия наук без его согласия и одобрения объявила «новое учение» Марра «единственной материалистической марксистской теорией языка».
Уже давно Сталин, которого называли величайшим теоретиком и корифеем марксизма, не выступал публично как теоретик. Новых и острых проблем возникало немало: в экономике, в мировом коммунистическом движении, в общественной жизни социалистических стран, в мировой политике. По этим проблемам выступали члены Политбюро: Жданов, Маленков, Вознесенский. Их речи и доклады стали цитировать везде вместе с цитатами из работ Сталина 10—15-летней давности. Все знали, конечно, что Сталин лично одобрил доклад Трофима Лысенко на сессии ВАСХНИЛ, но это была биология, и Сталин воздержался от открытых высказываний в столь специальной области. Языкознание было ближе к кругу интересов Сталина. В прошлом он писал о языке как об одном из важнейших признаков нации. Новое публичное выступление в этой области могло укрепить репутацию Сталина как классика марксизма-ленинизма. К тому же и сама проблема происхождения и развития языков была для Сталина очень интересна.
По свидетельству Илизарова, Сталин в первую очередь очень внимательно просмотрел том 65 в первом издании Большой советской энциклопедии, где имелись такие статьи как «Язык», «Языкознание», «Яфетическая теория», «Яфетические языки». Этот том вышел в свет в 1931 году, и все главные материалы по языкознанию или языковедению были написаны здесь сторонниками Марра. На полях принадлежавшей самому Сталину энциклопедии сохранилось много пометок, сделанных одними и теми же чернилами. Это означает, что Сталин читал их все в одно время. Прочитав статьи в БСЭ, Сталин попросил своих секретарей подобрать ему несколько книг по языкознанию. Некоторые из этих книг он прочел, другие только просмотрел. По пометкам и значкам, которые Сталин имел обыкновение делать в книгах, видно, что больше всего ему понравился популярный курс «Введение в языкознание» Д. Н. Кудрявского, изданный в 1912 году в г. Юрьеве (Тарту). Сталин читал быстро, и чуть ли не ежедневно на столе в его кабинете в Кунцеве появлялась новая стопка книг по языкознанию. «И чего только не приходится читать товарищу Сталину», — говорил своим друзьям Иван Исаков, адмирал флота и начальник Главного штаба МВФ, которого Сталин вызывал к себе для доклада в конце марта 1950 года и который с удивлением увидел на столе Верховного Главнокомандующего
В начале апреля 1950 года Чикобаву предупредили о поездке в Москву для встречи с секретарями ЦК. Встреча была назначена на 10 апреля. Вечером этого дня Чикобаву, Чарквиани и еще трех руководителей Грузии привезли в загородную резиденцию Генсека в Кунцево, где их встретили не секретари ЦК, а сам Сталин. Беседа началась в 9 часов вечера. Сталин высказал вначале несколько замечаний и пожеланий по поводу «Толкового словаря грузинского языка», первый том которого только что вышел в свет под редакцией Чикобавы [236] . Книга лежала на столе у Сталина, и было видно, что он внимательно знакомился с этим словарем. После этого перешли к «новому учению о языке». Чикобава рассчитывал уложиться в 20–30 минут, но Сталин прервал его и сказал, что не нужно торопиться. Он слушал внимательно, делая пометки в своей большой тетради и задавая вопросы. Сталин спросил, например, кто из ученых в Москве и Ленинграде является противником учения Марра. Чикобава рассказал об академике В. Виноградове, который испытывал сильное давление. Время от времени в кабинет приносили чай и еду. Услышав, что в Армении сняты со своих постов академики Ачарян и Капанцян, Сталин прервал Чикобаву и попросил связать его с Ереваном. Министры и секретари обкомов и ЦК знали, что Сталин работает по ночам, и также не уходили спать до утра. Состоялся следующий диалог:
236
Новая и новейшая история. 2003, № 4. С. 115–124.
Сталин. Товарищ Арутинов, работают у вас в республике такие люди — Ачарян и Капанцян?
Арутинов. Да, товарищ Сталин, у нас такие люди есть, но они сейчас не работают, их сняли с постов.
Сталин. А кто они такие?
Арутинов. Они ученые, академики…
Сталин. А я думал бухгалтера, в одном месте снимут, в другом устроятся. Поторопились, товарищ Арутинов, поторопились.
И Сталин повесил трубку, не прощаясь. Смертельно напуганный Арутинов вызвал своих помощников и заведующего отделом науки. Больного Ачаряна решили не беспокоить, а за Капанцяном послали машину. Ученого разбудили, успокоили (он мог подумать, что это арест) и повезли в ЦК КП Армении. Арутинов объявил опальному профессору, что он назначается директором Института языка Армянской ССР. «Неужели вы не могли подождать с этой новостью до утра», — ответил невыспавшийся Капанцян.
Между тем беседа Сталина с Чикобавой подходила к концу. Она продолжалась 7 часов. Неожиданно Сталин предложил собеседнику написать статью в «Правде» по проблемам языкознания. «А газета напечатает?» — спросил еще не вполне понимавший ситуацию ученый. «Вы напишите, посмотрим. Если подойдет, то напечатает», — ответил Сталин.
Статья была готова через неделю, и текст ее снова попал на стол Сталина [237] . Чикобава еще дважды беседовал со Сталиным и несколько раз переделывал свою статью по замечаниям и советам Сталина. 6 мая 1950 года Сталин собственноручно написал письмо «т. т. Берия, Булганину, Кагановичу, Маленкову, Молотову, Хрущеву». В письме говорилось: «Рассылая статью тов. Чикобава „О некоторых вопросах советского языкознания“, считаю необходимым сказать несколько слов о нынешнем положении дел в советском языкознании. Советское языкознание переживает тяжелое положение. Все ответственные посты в области языкознания заняты сторонниками и поклонниками Марра. Эти последние отстаивают чуть ли не каждую строчку, каждую букву произведений Марра. Ученых, в чем-либо несогласных с Марром, снимают с постов и лишают возможности высказать свое мнение по вопросам языкознания. Из языковедения изгнана критика, самокритика. Между тем нужно сказать, что в произведениях Марра имеются не только правильные, но и неправильные положения, грубые ошибки, без преодоления которых невозможно двигать дальше советское языкознание. Понятно, что отсутствие критики и самокритики создает застой в развитии советского языкознания. Необходимо ввиду этого, скажем, на страницах „Правды“ открыть свободную дискуссию по вопросам языкознания, которая могла бы расчистить атмосферу и дать правильное направление советской лингвистической мысли. Статья тов. Чикобавы является полемической. Я думаю, что она могла бы быть использована как одна из дискуссионных статей. Можно было бы дать „Правде“ по одному вкладному листу в неделю с тем, чтобы лист был использован для помещения дискуссионных статей по языкознанию. И. Сталин. 6 мая 1950 г.» [238] .
237
Там же. С. 129–133.
238
Там же. С. 140.
Письмо Сталина было секретным, да и все его встречи с Чикобавой происходили на даче в Кунцеве в обстановке секретности. Содержание бесед со Сталиным никто из участников этих бесед не разглашал; конечно, для самых близких людей в окружении Сталина его внимание к проблемам языкознания не осталось совсем не замеченным. Так, например, Георгий Маленков, частично заменивший в идеологическом руководстве умершего Жданова, пригласил к себе академика В. Виноградова и долго беседовал с ним. Еще в конце февраля 1950 года Виноградова приглашал к себе в кремлевский кабинет и сам Сталин, но об этой встрече Виноградов не сказал ничего ни своим друзьям, ни семье.