Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение
Шрифт:
— Это гашиш лучшей, если можно применять к этой гадости слово «лучшей», категории. Очистка вполне промышленная... Откуда это?
— Мы сами еще толком не знаем...
— Так умеют делать заготовки в Пакистане, Таиланде, Индии и в Золотом Треугольнике... Похоже на индийскую обработку...
— Может быть, — ответил Дин. — Если я что-то узнаю, разрешите мне потревожить вас еще раз, профессор Мос...
— Конечно, — ответил тот, — мы делаем общее дело... Где вы перехватили этот порошок? В Англии?
Дин не ответил на вопрос, словно бы не услышал его, поинтересовался:
— Ваша фирма, —
— Что? — профессор Мос не понял. — Что вы сказали?
— Товар — наркотик на жаргоне...
— Ах так, — Мос кивнул. — Мы получили наркотики в Индии и Бирме, естественно, по разрешению властей, декларируя заранее в таможне прибытие препарата...
— У вас были постоянные партнеры в Бирме и Индии?
— Право, не знаю... Вам следует обратиться к миссис Беллз, она курировала эту область...
Лондон, конспиративная квартира Дина.
Ольга сидела возле телевизора; передавали американский футбол; понять игру было невозможно — суета.
Когда Дин вышел из темной фотолаборатории с тоненькой пленкой в одной руке и лупой в другой, Ольга, кивнув на телевизор, спросила:
— Тебе нравится эта суматоха?
— Судя по вопросу, тебе она не нравится. Это непростительно, Элизабет. Американки обязаны любить эту идиотскую игру. Выбери себе любимую команду, лучше всего «Волков», там играют студенты, запомни фамилию форварда Спарка, крепкий игрок, к тому же умница и очень красив, его обожают в Штатах, кстати, тоже слушал право в колледже... и не психуй, что за тобой поставили слежку: это их обязанность. Они должны знать, кого берут на работу...
— Но почему этот Ричард решил меня взять?! Почему?! У вас же безработица!
— Не у «вас», а у «нас»... Контролируй себя постоянно.
Дин включил компьютер, заложил фотопленку в какой-то хитрый аппарат, крохотное фото Ричарда спроецировалось на громадине монитора, — сидит на полукруглом атласном диване в кабинете — потный и расхлыстанный.
Дин запустил машину в работу, обернулся к Ольге, протянул ей пуговицу:
— В следующий раз не пришивай ее так туго, Ольга...
— Мистер Дин, постоянно контролируйте себя, пожалуйста! Я Элизабет Кент! А никакая не Ольга...
— Браво, — Дин вздохнул, — бритва! Молодец. Только зря снимаешь сверху. Старайся делать фото — это ж так просто, одно прикосновение к пуговице, — когда человек сидит прямо против тебя...
Компьютер забормотал, потом включился принтер, начал списывать информацию, выданную мудрой машиной. Дин поднялся:
— Хм, черт... Никакой информации... А это уже очень подозрительно...
Дин сунул бумагу с компьютера в конверт, положил его в правый карман пиджака и сказал:
— Едем.
... В автобусе, на втором этаже (в Лондоне больше всего любят ездить именно на втором этаже огромных басов) Дин сидел задумчивый, вертел в руках сигарету; Ольга — в своем шикарном обтягивающем платье и черном парике — устало рассматривала вечерний город; огромные рекламы, толпы веселых людей (интересно, почему в центре у всех счастливые лица, даже у оборванцев?); возле Пикадилли вошла шумливая группа школьников,— визжат, смеются, стараются перекричать друг друга; они шли до проходу, толкаясь не хуже,
Каким-то цирковым, акробатическим прыжком Ольга перемахнула через Дина, бросилась на парня в кожанке, толкнув его что было сил в шею, парень упал, Ольга упала на него, запустила руку в карман его куртки и вытащила оттуда конверт с информацией, сворованный им только что у Дина...
Грэйв сидел напротив парня в кожанке, — угрожающе близко приблизившись к нему:
— Слушай меня, мальчик... Слушай меня очень внимательно... И очень серьезно подумай о том, что я тебе сейчас скажу... Ты готов?
— Я всегда готов.
— Ты всегда готов, — удовлетворенно повторил Грэйв. — Это замечательно, что всегда готов... — Он обернулся к двум молчаливым мужчинам. — Оденьте-ка ему наручники... Только за спиной, гимнастика помогает молодому телу...
— Мне так больно, — сказал парень, когда наручники защелкнулись у него под лопатками.
— Да? Я сострадаю тебе, мальчик... Я хочу спросить тебя: ты знаешь цену деньгам?
— Не старайтесь, не надо, не перекупите...
— Ты меня плохо понял, мальчик. Я не намерен тебя перекупать. За похищение документа, представляющего государственную тайну, ты обречен на г о д ы... Ты знаешь, что мы это умеем делать, когда нас выводят из терпения... Я спросил тебя о деньгах потому, что из-за твоего щ и п к а могу получить пару миллионов фунтов, а могу проиграть. Если ты скажешь, кто тебя попросил щ и п а т ь джентльмена в автобусе, сколько тебе за это уплатили, мы продолжим разговор, если нет — будет плохо...
— Никто меня не просил.
— Честное слово?
— Никто меня ни о чем не просил, я же сказал!
Словно бы отвалившись от парня, Грэйв поднялся, пошел к двери; на ходу бросил двум бессловесным мужчинам:
— Поработайте с ним. Если будет молчать, увезите за город и там все кончите... Немые воры меня не интересуют.
Когда он закрыл дверь, из комнаты донесся вопль...
А в это время гениальный джазовый пианист Джо отдавал себя, душу свою, громадному «Бехштейну», напевая в микрофон грустную песню; операторы звукозаписи внимали ему завороженно, — на их глазах рождалась новая «золотая пластинка».
Джо закончил играть; раздались аплодисменты тех, кто слушал его, отделенные стеклом — в аппаратной. Он поднялся, сказал в микрофон:
— Прошу перерыв на пять минут, о'кей?
Медленно выйдя из звукоателье, он оказался в коридоре; сначала он шел медленно, — высокий, в строгом костюме, крахмальной сорочке с бабочкой, потом как-то боком побежал, потом, оглядываясь по сторонам, припустил что есть сил, ворвался в туалет, бросился в кабину, сорвал пиджак, закатал рукав сорочки, не заметив даже, как золотая запонка с перламутром упала в унитаз, достал из внутреннего кармана маленькую металлическую коробочку, вынул оттуда шприц и воткнул его в руку; сначала по лицу его растеклось блаженство, потом вдруг свело судорогой, потом его вырвало — кровавой желчью, а после он обрушился лицом на кафель...