Нэлли
Шрифт:
Рисовые поля.
Давно так не отдыхал Юнуска, давно с таким наслаждением не курил он чилим и не ел плов.
А там в тени, около арбы, стоит его гнедой помощник и с наслаждением жует крупные зерна вкусного ячменя.
Между тем в чай-ханэ происходило большое оживление.
Какой-то почтенный старик с длинной седой бородой отпивал из
По его зеленому тюрбану Юнуска сейчас же узнал в нем хаджи, то-есть мусульманина, посетившего Мекку, гроб великого пророка Магомета.
Только хаджи имеют право носить зеленую чалму.
Вокруг говорившего собралась целая толпа. Даже сам хозяин караван-сарая Ахмет-бай, и тот подсел послушать, что такое сообщает хаджи. «Стало быть, что-нибудь очень интересное», подумал Юнуска и тоже подсел ближе к рассказчику.
— Ну вот, — говорил тот, — значит, в России будет управление без царя, говорят, что его уже и в живых нет.
«Правду, значит, говорил толстый арбакеш», подумал Юнуска и пододвинулся ближе к хаджи.
— Значит, — продолжал тот, — и население Туркестана получит большие права. У нас будут не русские законы, а свои, — говорил он. — Мы будем избирать своих людей и посылать их в Петроград. Вместо русских начальников мы выберем своих. Уже в некоторых уездах выбрали; вместо русских хакимов — узбеков.
Среди слушателей раздался шёпот одобрения.
— В Кокандском уезде уже выбран Ата-бай, в Наманганском Абдур-Рахман-бай, в Андижанском — Измаил-бай, а в Маргеланском — Алим-бай.
Юнуска еще ближе подвинулся к рассказчику.
— Все они, — продолжал тот, — богатые купцы, пользующиеся у нас доверием. Они, конечно, сумеют защитить народные интересы.
Тут Юнуска не выдержал и, обращаясь к хаджи, переспросил:
— Значит, Алим-бай будет вместо русского хакима? Верно это?
— Как же не верно, — вежливо ответил хаджи арбакешу, — я его еще вчера сам видел и с ним лично беседовал.
— Богатый он человек, — щелкнув языком, прибавил старик.
«Плохо дело, — подумал Юнуска. — Все богатых лишь выбрали, да такого грабителя, как Алим-бай, — ничего путного из того не выйдет».
С этой мыслью он отошел от хаджи и подсел к своим попутчикам-арбакешам.
— Слышал, что говорил старик? — спросил его один из сидевших.
— Слышал, — отвечал Юнуска.
— Ну, а что ты думаешь насчет этого?
— Плохо будет, — лаконически заявит арбакеш. — Если плохо нам жилось при русских начальниках, то еще хуже придется при своих баях (богачах). Ну, какой же Алим-бай будет хаким?! Басмач он, разбойник, а не хаким, — сердито сказал Юнуска.
— Верно, — поддержали его товарищи.
— Ну, а что же делать?
— Новые выборы требовать, — заметит кто-то.
— Ничего выборами не добьешься, — отвечал один из сидевших арбакешей.
— При русском начальстве выбирали на должности тех, кого хотел их начальник. А хотел он тех, кто ему хорошо заплатил. Кто же мог платить,
— Это так, — поддержал другой. — У нас два раза не выбрали нашего минбашу, так русский хаким назначил третьи выборы, да прислал казаков.
— Зачем же казаков? — спросил Юнуска.
— А для того, чтобы пороть нагайками тех, кто будет против кандидата, или откажется подать за него голос.
— Ну, и что же?! Выбрали, в конце концов, русского ставленника, — сказал вмешавшийся в разговор совершенно седой старец.
— А ты, ата (отец), что думаешь, насчет новых перемен? — спросили старика несколько человек.
Стариков туркестанское население глубоко уважает и чутко прислушивается к их мнению.
— Да что мне и думать, — отвечал тот. — Я уж давно все это продумал. Всю жизнь свою проработал я на богачей и знаю им цену.
— Вот, что я думаю, — вдруг, оживившись, сказал он. — Русских начальников покупали наши баи и делали с нами, что им хотелось, но все же они побаивались русской власти. Теперь нашим баям некого будет покупать и некого уже бояться, поняли? — спросил он.
Все одобрительно закивали головами.
— Так что же нам делать? — робко спросил Юнуска.
— Что делать? — строго ответил старик. — Как, что делать?! Всех баев надо… — и вместо окончания своей мысли он провел ребром ладони по своему горлу.
— Как баранов, перерезать их всех, — полушёпотом закончил старик.
Никто из присутствовавших не возразил ни слова.
Наступила гробовая тишина.
Издали послышался протяжный крик муэдзина, призывавший правоверных к молитве.
Юнуске пора было собираться в путь. Попрощавшись с товарищами, он снял пустую торбу с головы лошади и, вполне довольный теперь своей судьбой, сел на оглоблю арбы.
«Перерезать, как баранов», мысленно повторял он слова старого узбека.
Как только солнце скрылось за горизонтом, и с запада повеяло легкой прохладой, Юнуска запряг своего коня и рысью выехал из кишлака.
Темнело.
Одна за другой загорались на небе звездочки.
Красиво мерцали они, как бы борясь с угасающим дневным светом. Наконец, пересилив его, засветились во всей своей красе, среди беспредельного пространства.
Луна поднялась из-за темневшегося на горизонте горного хребта.
От арбы, лошади и арбакеша, красиво озаренных ее серебристым светом, падала на ярко освещенную землю длинная черная тень.
Тень эта то появлялась, то пропадала, словно играла вперегонки с мерно катящейся арбою.
Что может быть прекрасней весенней туркестанской ночи?!
Спящие города и кишлаки дремлют, как бы укутались в бархатную шаль своей молодой зелени.
Вершины мрачных гор, равнины и густые сады, сквозь которые тянутся к небу мозаичные минареты мечетей, все это блещет каким-то волшебным светом под ярким сиянием восточной луны.