Нелюбовный роман
Шрифт:
– Что ж, если ты уверена, значит, пусть дети останутся. – Граф посмотрел на Севель, обошёл её, разглядывая, как породистую кобылку или новую машину. – Если ты родишь мне сына, я положу на твой счёт миллион, и он будет полностью принадлежать тебе. Также у тебя будет дом в городе и хорошее образование для твоих старших сыновей. Но у меня не должно быть никаких сомнений в том, что сын рождён от меня.
– Не думаю, что это надо оговаривать, – сказала графиня. – Девочка должна понимать, что стоит на кону. Идём, Хенем. Я сама прослежу за тем, как её устроят. И позови нянек для детей. У детей должен быть хороший присмотр. Думаю, это тоже понятно.
Севель едва понимала, что происходит. В сопровождении графини она поднялась по лестнице, плавный изгиб которой сам по себе показался ей великолепным и успокаивающим, а остальные сокровища она даже толком не увидела. В длинном коридоре со множеством дверей графиня указала ей одну, а старик распахнул её перед Севель. За нею была комната, более роскошная и при этом уютная, чем женщина из рабочих кругов могла бы себе вообразить. Пожилая женщина в форменном платье служанки глубоко склонилась перед её светлостью, а по Севель лишь скользнула взглядом.
Чуть позже сюда принесли обоих малышей. Они крепко спали, Радовит не проснулся даже тогда, когда мать принялась раздевать его. Устроив детей, она и сама рухнула чуть ли не замертво, и проснулась под утро лишь потому, что служанка изо всех сил трясла её.
– Мальчик хочет есть. Возьми же его. Я поменяла пелёнки и обработала ему кожу, но его нужно покормить.
Севель приняла младенца на руки. Она действовала машинально, и, едва закончила, свалилась обратно на кровать. Более или менее она проснулась позже, когда день за окном окончательно вошёл в свои права. Славента подал голос, и она позаботилась о нём. Пока кормила, заметила, что Радовита в комнате нет, даже запаниковала. Но служанка, сидевшая у окна с вязанием, её успокоила, хоть и грубовато:
– Ребёнка увели покормить завтраком, а потом поведут гулять. В самом деле, мамаша, ты бы больше заботилась о своих детях, а не о том, чтоб подольше поспать. – Женщина посмотрела на Севель неодобрительно. – Я скажу, чтоб тебе накрыли на стол, а потом сможешь посмотреть нянь, которых подобрал господин дворецкий. Кто-то из них сможет присматривать за твоим старшим сыном. Наверное, лучше, чем ты сама.
Севель проводила служанку растерянным взглядом. Она даже не почувствовала обиды – так глубоко было её ошеломление, когда, проснувшись утром, осознала, что всё случившееся накануне ей не приснилось. Уложив уснувшего младенца в подушки, она прошла по комнате, растерянно разглядывая всё вокруг. Сейчас комната выглядела ещё роскошнее, чем вечером – её наполняла великолепная старинная мебель, тяжёлые портьеры из какой-то явно дорогой ткани, шёлковые обои на стенах, даже маленький камин. И всё это было абсолютно настоящим, только совершенно неуместным… То есть нет, это она сама была неуместна здесь.
Она шла по великолепным коридорам этого дома, ёжась от смущения. Ей казалось, что даже служанки выглядят приличнее и наряднее её, и им, этим самым служанкам, это отлично видно. Немного успокоило то, что Радовит обнаружился живой и невредимый, притихший от восторга перед угощениями, которые ему принесли. Завтракать его посадили в одном из зальцев при кухне, поставили перед малышом и кашу с маслом и вареньем, и горячих блинчиков, и мелко нарезанных фруктов, присыпанных коричневым сахаром, и булочек только из печи, и варёные яйца с сырным соусом в крохотной креманке. У мальчика вспыхнули глаза – он обожал всё это и теперь не мог выбрать, за что же схватиться первым делом. Сжав в кулачке свежую булочку, другой рукой принялся запихивать в рот блинчик, а следом запустил ложку в кашу и уже взглядом выбирал самое красивое яичко. Кухарка, присевшая напротив, всею собой умилялась восторженному ребёнку, потому и на его мать взглянула ласково.
– Проходите, моя госпожа, присаживайтесь! Ваш сынок – просто чудесный мальчик, так хорошо кушает! Одно счастье его кормить… Кушай, моя радость, кушай на здоровье, если надо, так и ещё принесут. И каши тут вдоволь, и булочек, и яиц… Госпожа, не пожелаете ли чайку? И булочку с маслицем. Выпечку только недавно из печи вынули.
Радовит при виде матери засмущался, поспешно вытер измазанную маслом ручонку и благовоспитанно облизал ложку. У Севель тут же забрали Славенту, вручили ему чищенную морковку помусолить и пустили поползать по полу, а его матери налили чаю. Она очень быстро наелась так, как не наедалась уже давно – трудно завтракать и обедать с младенцем на руках, а тут за Славентой смотрели сразу пять пар доброжелательных глаз, можно было чуть-чуть расслабиться.
– Ма-амочка! – проныл Радовит. – Такое всё вкусное, а я больше ни кусочка съесть не могу!
– Не жадничай, Радушка, оставь другим тоже поесть, – механически отозвалась Севель.
Мальчик сморщился, но послушно – хоть и с явным сожалением – подвинул тарелку с булочками кухарке.
– Кушайте, пожалуйста.
Та умилилась до того, что прослезилась.
– Уж будь уверен, мой маленький, на обед я тебе ещё лучших булочек припасу и к супу – самых больших клёцок!
С детьми здесь оказалось проще – мальчики мигом нашли подход к сердцам графских прислужниц за исключением лишь некоторых, самых неприступных. Но и те заметно сдавали, глядя, как Славента ковыляет по коврам, держась за стены, или слушая, как Радовит со всей учтивостью задаёт вопросы, зачем нужны вон те вазы и почему эти картины красные, а вон те – синие.
К вечеру первого же дня в особняк привезли Ованеса. Этот держался намного сдержаннее и с подозрением, но и с таким достоинством, что понравился едва ли не больше, чем младшие братья. Даже сам граф пришёл на него посмотреть, осведомился, в какой школе тот учится и в каких науках преуспел, потом спросил, что тот думает о своём долге. Ованес взглянул на его светлость задумчиво и ответил, что свой долг он видит в том, чтоб защищать мать и братьев, а больших обязанностей на себя брать не решается, потому что не потянет. Пока.
Граф запрокинул голову и расхохотался – с удовольствием и облегчением.
– От кого ты его родила, женщина? Впрочем, неважно. Мне он нравится. Где, говоришь, учится? Этого для него мало. Будет учиться в школе Восхождения Семи, а потом, если сложится, пойдёт в Высшее военное и станет офицером. Отличная карьера, моя дорогая. – Он поймал Севель за плечо, а потом взял за подбородок и сжал, так что она ощутила щеками свои зубы. – Мне ты родишь не худшего. Этого я от тебя и жду. Как только забеременеешь, женюсь – и тогда молись, чтоб получился мальчик такой же крепкой души, как и твой бастард…
Этой же ночью он позвал Севель в спальню. Её готовили так тщательно, словно мариновали бифштекс для гурмана, а дела оказалось на три минуты. Граф быстро оторвался от женщины и, устало глядя на неё, велел уходить. Она ушла с облегчением.
Покатились дни, похожие и лицом, и наполнением. Севель нечем было заняться. Она немного шила, но девать сшитое было некуда, и скоро она бросила делать кошелёчки, начала шить платья на себя. Но и в тех было мало толку – она никуда не выходила. Одежду и обувь ей приносили, сыновей тоже одевали, и толку в её усилиях было так мало, что пропадало желание работать. Она начала читать – вот у этого было больше смысла, потому что графская библиотека была просто поразительно огромна и обильна.