Нелюди 2. Шаг в бездну

Косьмина Екатерина

– Вы его это, хоть накормите. – Помедлив, просит Уоллас, а затем осторожно подбирает слова. – Там, откуда я родом, есть особые выродки, они очень преданные и хозяину до смерти служат, вот прямо жизнь за него отдадут. Все сделают. Но их детенышей нужно приручать жратвой, добрым словом и лаской. Если бить – ничего не получится. Ваш хья… Он на выродков этих похож.

Им озадаченно смотрит на Уолласа, затем коротко распоряжается:

– Олас, ты со мной. – И пинком выгоняет хья из мельницы. На четвереньках тот волочится наружу, подтягивая свой костыль. Недожратые стебельки так и не выпустил.

– У

нас сегодня гуляют гости из Материнского дома. Сыновья и мужья. – На ходу объясняет трактирщик. – Хья, нужно гостей так обслужить, чтобы еще приходили, пусть нам монеты несут. Не все ж у себя в шатрах за наш счет прохлаждаться. Ты будешь их развлекать: пляши, разговаривай, что хочешь показывай. Когда начнут швыряться объедками, я сам тебя прогоню.

Уоллас сужает шаги, приноравливаясь под трактирщика. Да что же такое-то! Ему в очередной раз предстоит стать посмешищем. Ученым скотом, который скачет под дудку. Все будут смотреть на него, – того, кого даже общие пляски смущали.

Аррш зорб, пора начинать обвыкаться: юродство не дерьмовей работа, чем ломовой труд на задворках трактира. Возможно, ему даже добавят помоев, ведь Черенок наварит баланды с лишком.

Потом появляется мысль, брезжит, точно полоска рассвета, – и даже будто теплеет в душе. Железный Им Тохто его, Уолласа, разглядел! Начал говорить как с приятелем, выделяет среди остальных. Уолласу льстит расположение эльфа. Добрый знак. Может, поручит что-то более емкое.

Он цепляется за надежду пробиться ближе к хозяину, больше с ним говорить. Осторожно справляется:

– Они сыновья и мужья? А вы тогда кто? Вы же все сыновья?

Трактирщик бросает на него косой взгляд, – может, Уоллас слишком прямолинейно спросил? – но все-таки поясняет:

– Мы сор, который после молотьбы выметают из мельницы. А они – зерна. То есть, достойнейшие среди нас. Матерям могут служить и подле них находиться. Цвет того, что вокруг различают. Оттенки, значит, всей жизни.

– Аррш зорб! – Вырывается у опешившего Уолласа. – Так я тоже цвет вижу.

Им вроде хочет что-то сказать. Хлещет взглядом из-под белесых ресниц, но лишь крепче начинает спешить, выплевывая указания встречным батракам.

Уоллас потерянно смотрит наверх. Небо усыпано перхотью звезд.

Прежде ему дозволялось отираться лишь у черного входа на кухню. Он впервые внутри. В трактире оказывается ожидаемо опрятно и по эльфийским меркам уютно. Ясно с первого взгляда, что здесь справное хозяйство ведут. За «У Тохто» даже гордость берет. Хорошо быть частью достойного дела.

Темно как в пещере, люди бы посшибали углы. Во всем зале нет ни одного свечного огарка или даже тощей лучинки, только в углу пылает массивный, с нахлобученным глиняным клобуком очаг. Он прикрыт железным забралом, – сквозь щели пыльную темень секут линии отблесков пламени. Ставни распахнуты, в дверной проем и духовые оконца вползает влажный ночной воздух. Со двора тянет стоячей водой, жабами, плесенью, и болотная вонь смешивается с запахами трактира.

Потолок в общем зале высокий, двухскатная крыша покоится на могучих балках распоров. С ее изнанки свисают косматые, похожие на еловые темно-зеленые ветви, усыпанные кругляшами крохотных шишек. На вид они свежие, полные соков, будто вовсе не срезанные, – и сруб трактира вновь представляется живым существом, готовым грузно встряхнуться и на чурбанах ног двинуться в сторону Леса.

Уоллас

смотрит на пол, устланный рубленым камышом. Обычные болотные дрыщины. Их меняют каждые несколько дней. И наверху обычный кипарисовый лапник, закопчённый трубочным чадом. И вообще, все здесь обычное.

Размером комната похожа на ту, что держал Том в родном Акенторфе. Уоллас прикидывает: его свободных шагов от стены до стены не меньше двадцати получается. Вширь идти тоже не близко. Справа устроена ниша, в ней вроде как для гостей стойла. От общего зала закутки со столами отделены простыми перильцами и занавесями, с таким же узором, как простынь на входе.

Рядом с очагом имеется стойка. За ней два нарядных работника разливают травяные настройки, грибное пойло для ухарей, да сладко пахнущую бражку из паданцев. На щербатой столешнице уже выставили ряды плошек с лопнувшими посередке орешками.

Простая обстановка лоснится, истертая локтями да задницами, но дерево все еще крепкое. Долго прослужит. От больших, душ на десять столов с длинными лавками тоже тянет запахом кипариса.

Сейчас мебель сдвинута, столы составлены сзади под стенкой. Батраки вымели из центра камыш, на пол набросали свежей земли и хорошо утоптали. Теперь кряхтят, лавки подтаскивают, устраивая их по кругу. Намечается развлечение, – танцы или местные игры.

В дальней части трактира устроились на чурбанах музыканты. Пара стариков собирается налаживать инструмент. Выглядят они любопытно: длинные, до крестца крысиные хвостики кос, глаза с бельмами, лица точно из извести в спешке кромсали. Их кожаные одежды расшиты бляшками и бубенцами, бряцающими при малейшем движении, а инструмента хватит на пяток музыкантов. Тут и многострунные лютни, и трещотки с круглыми бубнами, даже набор дырчатых дудочек, стянутых вроде плота. В ногах стоят бочки, а к ним пристроены бурдюки, таких Уоллас прежде не видел, – из округлых боков торчат узловатые палки свирелей.

Уоллас представляет, как все это может шуметь. Ему уже доводилось слышать эльфийскую музыку. Разбитную, ухабистую плясовую, с пьяными песнями, – и другую, хриплый плач, рвущийся из глоток рабов. Слов Уоллас не разбирает. Оно даже к лучшему.

Затем внимание Уолласа привлекают трактирные украшения: «У Тохто» убран сухостоем в простых глиняных крынках. Наверное, потому, что Им неравнодушен к цветам. Обычно вазы расставлены на столах, но сейчас их собрали на лавке в самом непроглядном углу. Будто на алтарных подмостках, там колосится мертвый лесок. Дверь на кухню распахнута, явив холщовую занавесь, очень чистую, с нашитой спиралькой бечевы посередке. Оттуда выкатывается Черенок с выпачканными в тесте руками, что-то отрывисто крякает, и служка спешит прихватить сбоку ткань.

На свекольном лице жирного Тохто застыло озабоченное выражение. Картоха носа лоснится, растрескавшись лапками красных сосудов, шапки нет, и на макушке мерцает кожаное озерцо лысины, обрамленное жидким пушком. На кухне душно и жарко, как в бане, – повар и батраки упарились от кипящих котлов. Редкие волосы Черенок собрал в хвостик. При взгляде на хозяина Уоллас невольно свой затылок оглаживает: у него все ссыпалось даже из носа с бровями.

Напарник Има кажется похожим на гнома, с его круглой физиономией, негустой, остриженной в кружок бороденкой и широким, когда-то сломанным и криво сросшимся носом. Нос хочется двумя пальцами дернуть и куда следует довернуть для порядка.