Немцы
Шрифт:
– Боюсь я операций этих, – признался рослый Петухов. – Все думал, обойдется… Видно, придется ехать.
Когда Одноглазый Лейтенант в последний раз обходил роту, немцы столпились вокруг него.
– Прощайте, камарады, – печально сказал Петухов. – Может, не увидимся больше. Не забывайте меня.
– Мы будем скучать, господин лейтенант! Возвращайтесь! Желаем вам здоровья!
Единственный глаз Петухова слегка затуманился.
– Ну, Вебер, прощай, – сказал он стоявшему рядом старосте своей бывшей роты. – Спасибо тебе, хорошо мне помогал, –
Вебер засморкался и закашлялся. Он вышел вслед за Петуховым и осторожно тронул его за рукав:
– Господин лейтенант, очень прошу, возьмите мои часы цум анденкен… Это есть очень хороший часы, господин лейтенант.
Петухов задумался.
– Ладно, Вебер, давай. А тебе на мои, – он снял с руки часы. – Правда, мои часишки паршивые, но все же и тебе память будет. Ты что, Вебер, никак плачешь?
– Я бы очень хотел увидеть вас здоровым, – прошептал Вебер, снова сморкаясь.
Петухов уехал, а спустя неделю ему на смену в лагерь прибыл новый офицер. Лаптев увидел перед собой молодого, щеголеватого, чистенького лейтенанта в ярко блестящих сапогах.
– Лейтенант Вольф явился в ваше распоряжение, – четко отрекомендовался офицер.
– Садитесь, – Лаптев протянул ему руку. – Ваше имя и отчество?
– Юлий Иванович.
Лаптев исподволь разглядывал приезжего. Офицер был белокур и голубоглаз, держал себя, как показалось Лаптеву, излишне свободно – сразу попросил разрешения курить. Тем не менее Лаптев закурил вместе с ним.
– Уроженец каких мест? – спросил он Вольфа. – Не уралец?
– Нет, из Поволжья. Точнее, из Энгельса. По национальности я немец. Но с первых дней войны в армии. Отец – член партии. Впрочем, там все написано, – Вольф указал на свои документы.
– Очень хорошо, – отозвался Лаптев. – Вы, конечно, владеете немецким языком, а это очень поможет вам в работе. Мы вам доверим первую роту. Там у нас все обстоит благополучно, но командир заболел. Пойдемте, я покажу вам ваших немцев.
Они прошли в первый корпус. При их появлении немцы поднимались со своих мест и дружно здоровались по-русски.
– Здравствуйте, здравствуйте, – отвечал Лаптев, а Вольф только слегка наклонял голову. – Вот ваш новый командир. Вебер, покажите все лейтенанту.
Вебер повел Вольфа по комнатам. Тот ничем не выдал своего знания немецкого языка и задавал вопросы только по-русски.
– Пожалуйста, прошу идти в моя комната, – пригласил Вебер.
Вольф прошел в комнату старосты и, удостоверившись, что на стуле нет пыли, сел, аккуратно подтянув на коленях брюки. Разглядывая записи Вебера в ротном журнале, спросил:
– Имеются случаи невыхода на работу без уважительной причины?
– Только больные…
– По освобождению врача?
– Не всегда, господин лейтенант, – замялся Вебер.
– Безобразие, – довольно резко оценил этот факт Вольф.
Вебер опешил и окончательно смешался.
Первая рота отнеслась к новому командиру настороженно. Стоило ему появиться, все разговоры сразу же прекращались. Вольф, начищенный и наутюженный, осторожно проходил между коек, словно боясь коснуться одеял или одежды немцев. А о том, что Вольф – сам немец, в роте вообще узнали случайно: в разговоре с Лаптевым Вебер заметил, что теперь ему стало трудновато, поскольку новый командир роты не привык к нему и не понимает его.
– Отчего не понимает? – удивился Лаптев.
– Наверное, я говорю по-русски еще очень плохо, – признался Вебер.
– Так говорите с ним, как со мной, по-немецки, – еще больше удивился Лаптев. – Вольф же немец, он знает этот язык.
Однако при первой же попытке Вебера заговорить с Вольфом на родном языке тот вспыхнул и грубо ответил:
– Говорите со мной только по-русски! Я не обязан знать ваш мерзкий язык.
Бедный Вебер не знал куда деваться.
В одно из воскресений, придя в лагерь, Лаптев заметил необычную суматоху возле первого корпуса. На снегу валялись матрацы, одеяла, подушки, верхняя одежда. Немцы толкались рядом, замерзшие и недовольные.
– Что это у вас за разгром? – с недоумением спросил Лаптев.
– Господин Вольф приказал произвести генеральную уборку, выколотить постели, вымыть нары, стены и полы, – объяснил Вебер.
В это время в дверях появился и сам Вольф – в кожаном пальто на меху, в меховых перчатках. Увидев Лаптева, галантно откозырял.
– Что это вы, Юлий Иванович, затеяли? – спросил Лаптев, подавая ему руку. – У нас по воскресеньям никогда уборки не бывало.
– Я нахожу, что воскресенье – самый удобный для этого день, – ответил Вольф, следуя за Лаптевым. – Чем валяться по койкам, пусть лучше приведут в порядок свои логова. Самим же немцам, я думаю, приятнее отдыхать в чистом помещении. А то развели клопов, под кроватями – грязь, пыль. Я, признаюсь, терпеть не могу грязи и беспорядка.
– Это можно только приветствовать. Но, видите ли, Юлий Иванович, у нас выделен специальный персонал, который обязан следить за чистотой, а все остальные имеют безусловное право на отдых в воскресенье. За беспорядок взыскивайте строже с дежурных по роте. А сейчас советую вам освободить ваших людей и дать им возможность отдохнуть. К тому же сегодня довольно холодно, люди могут простудиться. Двери у вас настежь, а ведь мы экономим дрова.
– Слушаюсь! – козырнул Вольф и, повернувшись на каблуках, зашагал в свою роту.
«Вот еще тип на мою голову, – недовольно подумал Лаптев. – Это, конечно, хорошо, что он инициативен, да уж что-то слишком».
В пятнадцати километрах от Нижне-Чисовского прииска на одном из притоков Чиса речке Талинке шло строительство новой паровой драги. Татьяна Герасимовна снова принялась теребить Лаптева:
– Дай немцев-то, Петя, чего скупишься? Послать бы на Талинку человек семьдесят месяца бы на три, к лету бы драгу и запустили.