Ненавижу тебя, Розали Прайс
Шрифт:
— Она еще не появлялась в больнице.
Ого. Где моя бабушка?
— Вы не будете мазать мне спину руками, — покачала я головой, подбирая ноги и укрываясь, легла в постель, где приподнята верхняя часть кровати, ища защиту в постельном.
— Розали. Если не начать покрывать твои раны этим лекарством, они начнут гноиться и тогда будет не только больно, но и может появиться усложнения. Причем это может очень плохо повлиять на твое положение.
Воспоминание о моем ребенке заставляет меня уже задуматься о том, чтобы подпустить его к себе, когда я
— Вечером придет Гарри, пусть он это и сделает, — решаю я, а Пирс сдается, положив мазь на тумбу.
— Желательно это сделать как можно быстрее, — он наклоняется над тумбой, достав из кармана ручку с блокнотом и начал что-то усердно выписывать. — Передашь ему, пусть делает все по правилам, — тихо выговаривает док, а затем достал из тумбы пару перчаток в упаковке. — Это обязательно.
— Хорошо, я передам, — соглашаюсь я.
— И еще: как твое самочувствие? Видел, что вы вчера прогулялись. Это полезно, Роуз, продолжай в том же духе, ты делаешь хорошие успехи. Думаю, через три-четыре дня смогу выписать тебя, — хвалит он меня.
— Три-четыре дня? — переспрашиваю я.
— Да, тебе больше не зачем будет находиться в госпитале. После утреннего осмотра видно, что ты поправляешься, у тебя хороший аппетит, раны начинают затягиваться, а так как ты уже меньше чувствуешь боль, то к выписке можно понизить интенсивность обезболивающих, — комментирует он, улыбаясь. — Ладно, меня ждут пациенты, а ты отдыхай, Розали. Я зайду еще вечером, — говорит Пирс, задумчиво выходя из палаты, оставляя меня одну.
Это очень мало: три или четыре дня, я надеялась, как минимум пробыть тут еще неделю, лишь бы продумать все, что мне предстоит решить после выхода отсюда.
И где бабушка? Неужели она так обиделась на меня?
***
Расчесывая волосы, я смиренно жду Гарри, который обещал прийти, но время уже за семь вечера, а он не появляется. Напряженно смотря на время, я продолжаю расчесывать локоны, хоть они уже давно поддаются зубцам расчески.
Поглядев на тумбу, я натыкаюсь взглядом на термос от Равены и решаю выпить чаю. Сегодня это мята, и вазочка домашнего печенья. Расположив все около себя, я усаживаюсь по-турецки, все еще поглядывая на часы. Выпивая горячий чай с вкусным сахарным печеньем, я поверхностно задумаюсь о бабушке.
Какого черта?
Она всегда поддерживала меня в трудные моменты, а сейчас ушла, ни сказав, ни слова, когда узнала о моей беременности. Черт, я же не знала, что Нильс такой… плодотворный, и тем более у нас не было второго предохранителя, когда на утро мы повели себя ужасно странно: злились, ссорились, а в итоге занялись любовью на кухонном столе.
От этих мыслей в моей голове, я чувствую, как расползается улыбка по лицу, а к щекам приливает кровь, тогда они начинают гореть пламенем.
Но я с точностью могу сказать, что это было приятно. Я рада, что моим первым мужчиной был именно Нильс. Он опытен, нежен, с любовью и лаской отнесся к моей неопознанности в этой сфере удовольствий.
Съев почти всю тарелку печенья, я не остановилась,
Когда в дверь стучаться, я не сразу могу пригласить в комнату, когда набила рот едой, но вскоре со сложностью сглотнув, говорю:
— Входите.
На пороге появляется Гарри, сразу же с улыбкой, которая сменяется удивлением, когда видит меня, и то, как вокруг крошки, шкурки от фруктов и упаковка сока, в руках я все еще пила мятный чай с белой керамической чашки.
— Прокармливаешь карапуза? — усмехнулся он, пройдя в палату. Я замечаю, как он странно держит руку за спиной и прищуриваюсь.
— Он на данный момент хочет йогурта, с киви, и креветок… и горячий шоколад, а на завершение… Тартар с жаренным куском говядины…— не успеваю я договорить свои тайные пожелания, как Гарри достает из-за спины руку, в которой огромный букет роз. О, Господи! Я запинаюсь, раскрыв рот, но сразу же, расплываюсь в счастливой улыбке, когда понимаю, что они от Нильса.
— Я чувствую себя посыльным голубем двух влюбленных, — закатил он глаза, подходя ко мне и протягивая букет, который я сразу принимаю. Цвет удивительный, светло-голубой, а запах в несколько раз сильнее от обычной розы. Я невольно закрываю глаза. — Почему именно синие?
— Наш символ, — сразу дала ответ, а за тем заметила в довольно странных неестественного голубого цвета розах зажатый белый конверт и маленькую голубую коробочку, так же в образе розочки.
— Я-то думаю, куда он пропал на полдня! — догадывается Гарри, аккуратно присев на кровать, где не тронутый участок от еды. Я открываю конверт, и не могу сдержать себя от эмоций.
«Забавно, что ты пишешь, но не даешь позволение встретиться с тобой. Ты читаешь книги? Помню, как ты восхищалась Хемингуэйем, а Джейн Остин? — у меня дрожали руки, когда я держал эту книгу… Розали, я буду ждать столько, сколько ты скажешь, и я буду надеяться хотя бы на взаимное общение в письменном виде… Я люблю тебя, моя маленькая Рози…»
Я дрожащими руками беру бархатную коробочку, с волнением облизывая губы, поглядывая на Гарри.
— Давай, мне же тоже интересно, — поторопил меня Гарри, и я открываю, потрясенно выдыхая. Гарри перелезает через кровать, подтягивается и наклоняет голову, смотря на украшение в бархате. — Да ты прям романтик, оказывается, Веркоохен, — усмехнулся парень, не сдерживая шока в глазах, как и я.
Я достаю из коробочки точную копию моего подарка Нильсу на Рождество, только у него роза была распущена, а моя только-только начала распускать свои голубые лепестки, и я с пребольшим волнением разглядываю подарок. Где он его нашел? Как?
— Он сумасшедший, — выговариваю я, трогая голубую розу. — Но это ужасно мило, — договариваю я, поглядев на парня. — Поможешь?
Он подводится и, взяв у меня тоненькую цепочку с подвеской, застегивает на шее, пока я придерживаю свои волосы, млея от такого подарка на своей шее.