Непорочная куртизанка
Шрифт:
— Но никто еще не встал, — запротестовала Кларисса. — И я вполне могу позаботиться о себе.
— Только не на моей кухне, мисс. Так что возвращайтесь к себе.
Кларисса, прекрасно понимавшая всю опасность вторжения на территорию кухарки, благодарно улыбнулась и поднялась наверх. Она уже успела натянуть простое полотняное платье и передник, когда в дверь поскреблись. На пороге обнаружилась судомойка с подносом, на котором оказались яичница, тосты и кофейнике горячим шоколадом.
— Кухарка говорит, что пока ничего сытнее приготовить не может. —
Кларисса поспешно поела, гадая, дойдет ли утренний разговор на кухне до ушей мистрис Гриффитс. Похоже, визиты обитательниц второго этажа на кухню — вещь до сих пор неслыханная. Но в субботу она покинет это место и снова станет хозяйкой дома.
Утолив голод, Кларисса подошла к зеркалу. Как должна выглядеть горничная леди? Беременная... немного расстроенная...
Она должна преобразиться, чтобы Люк не смог узнать по описанию свою племянницу. Прежде всего нужно скрыть волосы, которые непременно ее выдадут.
Кларисса зачесала их назад, заплела в тугую косу, уложила на затылке, заколола и повязала на голову косынку. Так ее глаза казались еще больше. Тогда она сунула палец в камин и навела сажей черные тени под глазами. Метаморфоза была поразительной. Но недостаточной.
Кларисса оглядела комнату и вдруг увидела разбросанные по кушетке маленькие круглые подушки. Подняв одну, она подошла к зеркалу и запихала подушку под плащ. Получился вполне убедительный небольшой бугорок, не слишком явный признак беременности, но достаточное доказательство того, что она носит ребенка.
Затем Кларисса набросила на плечи плащ, нахлобучила на голову капюшон, скрыв большую часть лица, и немного сгорбилась, словно пытаясь спрятать постыдное доказательство беременности. Теперь она едва себя узнавала.
Кларисса вышла из дома, не встретив ни единой живой души. Улицы были холодны, пусты и завалены мусором — следами вчерашних развлечений.
Но постепенно людей становилось все больше, а движение на реке оживлялось: между большими баржами, груженными товарами, сновали юркие ялики. Лодочники перевозили пассажиров с одного берега на другой, старательно отталкиваясь шестами от дна.
Кларисса спустилась вниз к небольшой площадке, нависавшей над водой. К ней тут же подлетел ялик с двумя гребцами. Они подняли весла, и один из них перегнулся через борт, чтобы схватить причальный канат, и, подтянув лодку к краю причала, удерживал ее, пока Кларисса осторожно садилась в лодку.
— Уоппингская лестница, — велела она, слегка приглушенным, с сильным кентским акцентом голосом. Именно этот акцент она слышала всю свою жизнь и могла довольно правдоподобно имитировать.
Лодочник кивнул, не найдя ничего необычного ни в пассажирке, ни в месте назначения, и как только Кларисса уселась на узкую банку, оттолкнулся веслом и вместе с напарником вывел лодку на середину реки. Было очень холодно, и Кларисса сильнее закуталась в плащ. Нервозность ее росла с каждой секундой. Она снова и снова повторяла про себя все, что скажет хозяйке детской фермы, сосредоточившись на том, чтобы отточить кентский выговор. Это еще больше собьет Люка со следа.
Они проплыли под Тауэрским мостом, миновали пристань, и наконец на северном берегу реки показалась Уоппингская лестница.
Лодочники подвели ялик к длинному пирсу, спускавшемуся прямо в воду, оттуда ступеньки вели на набережную. Кларисса заплатила шиллинг и ступила на пирс.
Девушка поднялась по ступенькам, мокрым и скользким от зеленых водорослей, оставленных высоким приливом, и огляделась в поисках кабачка «Орел и голубка». По словам разносчика, он должен быть прямо возле лестницы.
Нерешительно приблизившись к женщине, несшей на голове корзину с выстиранным бельем, она спросила:
— Простите, мистрис, я ищу «Орла и голубку».
Женщина, почти не глядя на нее, бросила на ходу:
— Угол Скандретт!
Интересно, где это и что такое «Скандретт»?
Кларисса снова беспомощно огляделась. Должно быть, это самая ближняя улица. Она побрела по грязной тропинке, тянувшейся на задах складов, пробираясь между омерзительно смердевших луж, но вскоре все забил более знакомый и приятный запах конюшни, оказавшейся чуть подальше, в узком переулке.
Из конюшни вышел младший конюх, ведя в поводу гнедого жеребца. Обрадованная Кларисса обратилась к нему:
— Я ищу Скандретт-стрит.
Он уставился на нее как на сумасшедшую:
— Ты на ней стоишь.
Кларисса непонимающе оглянулась:
—Эта?
— Да откуда ты явилась, что не знаешь такого?
— Не отсюда, — отрезала она. — Мне нужен «Орел и голубка».
— Там, наверху!
Он ткнул пальцем куда-то вдаль и пошел своей дорогой. Кларисса добрела до переулка. По обеим сторонам стояли дома. Улица была такой узкой, что крыши противоположных зданий почти смыкались. Как может Фрэнсис выжить в этих вонючих дырах?
Гнев придавал ей сил. Люк заплатит. Дорого заплатит.
«Орел и голубка» действительно стоял в дальнем конце переулка, который, к приятному удивлению Клариссы, переходил в широкую зеленую лужайку. Она словно оказалась на деревенской площади, и ее настроение немного улучшилось. Может, Фрэнсис живет в одном из коттеджей, стоявших на краю лужайки?
Немного приободрившись, она толкнула дверь кабачка и оказалась в маленьком помещении, где сильно пахло пивом и горящим углем.
В пивной никого не было, и Кларисса подошла к стойке:
— Хозяин!
Из дальней комнаты показался пожилой мужчина. Сильно шаркая ногами, он подошел ближе и близоруко уставился на нее:
— Кто его спрашивает?
— Я. Я ищу женщину, которая берет ребятишек на воспитание. Есть здесь такая?
Глазами, превратившимися в щелочки, он осмотрел ее фигуру и явно не упустил из вида легкую выпуклость под плащом, но тут же отвел взгляд и принялся старательно вытирать грязный прилавок столь же грязной тряпкой.
— Зависит от того, кому она нужна.