Неправильная пчела
Шрифт:
Он взял у Глины кружку и пакет, тут же поставил всё на низенький столик в полутемной комнате и пригласил следовать за ним.
– Знакомься, это Катя, моя соседка, – сказал он волосатому типу, – а это Олег, мы с ним э… работаем.
Глине было интересно, над чем они работают, но почти сразу стало ясно, что они верстают текст в какой-то мудрёной программе, и она облегченно вздохнула.
– Щас, пяток минут, и будем … – сказал Тимофей, извиняясь за свою занятость, и оставил Глину бродить по комнате. Девушка рассмотрела картинки на стенах, потом села на диван и стала трогать
– Тимочка в детстве такой ласковый был, чудо, а не ребенок, – доверительно сообщила ей подушка, – Его тетка Людмила меня гусиным пухом набила, все перья перебрала да выбросила. Чтобы ни одного остова, ни одной колючки. Гуси у нее были жирные, ходили во дворе вперевалочку. Один гусь за пятку Тиму ущипнул, так на другой же день тетка негоднику шею скрутила. Тетка не слишком-то добрая была, а вот Тиму любила, он больше всех племянников на ее покойного любимого брата Николая Тимофеевича был похож. Такие же глаза голубые, такие же кудри медные. Тетка всё приговаривала, что братушка ее ласковый был, а всё ж любил налево ходить, как бы Тимочке не передалось. Дай бог в Оржицких пойдет, там все верные…
Мелкая розовая бусинка упала в руки Глины, и та сунула подарок в карман. Тимофей вздрогнул и повернулся к Глине. Та с невинным видом листала какой-то альманах. Она нашла там фамилию Оржицкого.
– Ты стихи пишешь? – удивленно спросила она.
– Да, – с небольшой тревогой в голосе ответил Тимофей, все еще всматриваясь в лицо девушки.
– Я никогда не видела поэтов.
– Эка невидаль! – вмешался в разговор Олег, – куда лапоть не кинь – или в поэта или в прозаика попадешь.
Тим неуверенно засмеялся и снова уставился в экран компьютера. Через несколько минут Олег сказал ему:
– Все, наладил. Верстай теперь.
Уходя, он бросил взгляд на Глину, и сказал с усмешкой:
– Ну, держись, Катя, поэт – человек особенный, не мужчина, а просто облако в штанах.
Глина не поняла, о чем сказал Олег, но ей его тон не понравился, и она ничего не ответила, проводив его долгим взглядом.
Глина и Тимофей стали пить почти остывший глинтвейн. В совершенстве постигшая искусство молчания, Глина сидела с ногами в кресле, обнимая чашку двумя ладонями. Тимофей крутился на стуле, пощелкивая кнопками клавиатуры. Никто из них не собирался заговаривать первым. Наконец, Глина достала из кармана бусину и положила ее на стол.
Тимофей посмотрел на девушку и сказал:
– Хорошо, Катя, но больше не воруй.
Глина могла бы объяснить ему, что все вышло случайно, но она не привыкла оправдываться и просто пожала плечами. Этот жест сошел за объяснение. Настроение у нее пропало. «Я им не ровня. Они стихи пишут, а я эмоции ворую. Идите вы все в зад!»
Глина резко встала и ушла, Тимофей удрученно посмотрел ей вслед.
Следующим вечером он позвонил в дверь Глины.
– Давай погуляем в парке, – предложил он вместо приветствия. Глина отрицательно покачала головой и попыталась закрыть дверь, но Тимофей помешал ей и улыбнулся сквозь бороду, – ну, не дуйся. Пойдем. Я тебе секрет покажу.
– Я все секреты знаю и без прогулок, – ехидно ответила Глина.
– Ой, не приукрашивай, не все, – сказал Тимофей и еще шире улыбнулся. На нем была легкая стеганая куртка, старые кроссовки. Удивительно похожий на состарившегося Карлсона, хитренький, пузатенький и на вид совершенно безвредный и добродушный.
Глина помялась. Она не хотела выходить из дома попусту, пока не была уверена, что это вполне безопасно, и Тимофею об этом Глина сообщать не желала.
– Ты боишься кого-то или чего-то? – догадался Оржицкий и улыбка пропала с его лица.
– Нет, с чего ты взял? Просто не хочу. Ты обидел меня вчера, так что, Тимофей Оржицкий, гуляй сам, –ответила Глина и закрыла дверь.
Прислонившись к двери изнутри квартиры, Глина выдохнула. Да, с этим человеком ей будет непросто. Через полчаса Тимофей снова позвонил в дверь. Когда Глина открыла ему, то увидела букет магазинных внесезонных гвоздик.
– Вот, – сказал ей Тимофей, с лица которого не сползала улыбка, – обычно девушки принимают букет вместо извинений.
– Просто тебе попадались обычные девушки.
– Обычных девушек не бывает, – парировал Тимофей, – каждая из них уникальна, как самоцветная бусина.
Глина наклонила голову вбок, посмотрела без улыбки и спросила:
– А я какая бусина?
Тимофей засмеялся и по-детски развел руками, словно говоря, что ответ на этот вопрос ему не известен.
Глина взяла его цветы и понюхала. Они пахли шипучим аспирином, стоячей водой, газетной оберткой и немного бензином. Ей никогда раньше не дарили цветов, и букет ей не понравился.
Она вернула цветы Оржицкому и сказала:
– Я не умею их готовить, – и снова закрыла дверь перед его носом.
***
Ночью, когда Глина снова пила на балконе, не желая изменять своим привычкам. Оржицкий в той же красной куртке, словно и не снимал ее с обеда, появился со своим бокалом и пожелал ей доброго вечера.
– Я хотел показать тебе в парке место, где живет мой персональный соловей. Он прилетает туда каждую весну, и я прихожу его слушать. Не знаю, поет ли он для других, в этом уголке парка редко бывают прохожие. Я надеялся, что соловей вернулся в парк, и мы услышим его вдвоем.
– Каждому кажется, что у него есть свой персональный соловей, – медленно протянула Глина, – но стоит признаться, что соловей поет не нам, а соловьихе. Соловейке, соловушке или как ее там зовут.
– Что же в этом плохого? – возразил Оржицкий, – человеку свойственно ошибаться, но именно в этой ошибке столько прелести и романтики…
– Неприятно, что одно кажется другим, а не тем, чем является на самом деле, – сказала Глина, словно отрезала и надолго замолчала.
– Слишком грустные выводы для такой молодой особы. Ты не слишком-то счастлива, как я посмотрю, – начал Оржицкий.