Невидимые
Шрифт:
– Хорошо, - согласился Червинский.
– Я считаю, следует идти в театр. Это вызовет меньше подозрений, чем если мы будем отираться возле квартиры. Может и повезти - но, если его сразу там не окажется, Иванов нас заметит и тогда мы его упустим. Комнаты проверим, как только схватим. Там наверняка немало интересного... Так... Нам нужно подготовиться, чтобы застать его врасплох. Подойдем неожиданно, перед спектаклем - так, чтобы люди еще не успели собраться. Обойдем со всех сторон... И схватим его, будем надеяться.
Червинского тревожило предчувствие. Когда оно появилось? С чем связано? Сыщик привык доверять чутью, и старался понять причину беспокойства.
– Николай, кто рассказал тебе про театр? Помнишь, вы ходили туда с обыском?
– Да, мой агент уже давно что-то слышал.
– И как только ничего не нашли... Не умеешь ты работать с людьми. Ни с какими. Не слушаешь, не способен вывести на разговор. С твоими навыками нечего делать в полиции... Ты понимаешь, что упустил крайне ценные сведения? Иначе нам бы сейчас не пришлось идти на сделки.
– Мне очень жаль, - Червинский и сам понимал, что допустил со "Свистом" слишком много промахов.
– Что он за человек, твой стукач? Насколько правдив?
– Полагаю, вполне. Доверчив, словно ребенок. Наивен. Глуповат. Связался по случайности с дурной компанией... Но вы и сами его видели.
– Рабочий? Можешь поговорить с ним снова, так, чтобы это не выглядело намеренным?
– Да. Мы с ним каждый вторник встречаемся.
Бочинский улыбнулся.
– Отлично. Наведи его на те слухи о театре. Может быть, чего и вспомнит. Уточнит, когда Иванов приходит, в каком помещении обычно бывает, сколько с ним человек... А то, может, это и вовсе обман? Лукьянова все же не слишком надежна. К тому же, за то время, что ее не было, многое могло измениться. В общем, разузнай. Но будь осторожен, ничего не напорти! Мы и без того идем на риск - уж поверь. Я-то отлично помню, что творилось тогда в поездах.
– Сделаю, Тимофей Семенович.
***
Матрене досталось удобное место у стены: на нее можно опираться. Впрочем, если сидеть так достаточно долго, то мерный перестук колес начинал отдавать дрожанием в голове.
Вагон в пути уже дня четыре, а то и все пять. Совсем скоро прибудет во Владивосток, а там живой груз пересадят на судно и отправят по воде на остров ссыльных - Сахалин.
Это только ожидание участи выдалось долгим. Дальше, после суда, время сильно ускорилось. Матрена глазом не успела моргнуть, как настал день, когда ее и нескольких других несчастных собрали во дворе, построили и повели на вокзал. Там уже собралась большая группа будущих островитян - со всех городских участков.
Их загнали в общие вагоны.
– Куда нас везут? Спасите!
– распричиталась молодая баба, отравившая свекра.
– Туда, в новую жизнь, - засмеялся беззубый мужик. Он зарезал товарища.
Расселись прямо на полу. Кое-кто клал под себя скромные узелки, но большинство, как Матрена, вовсе не имели вещей.
Как жить в дороге - непонятно.
– А нас тут кормить-то будут?
– спросил кто-то.
– Так должны... Не на смерть же везут.
Заглянул конвойный. Тыкая пальцем, пересчитал всех по головам.
– Сорок шесть! Все! Закрываю!
Интересно, на Сахалине есть почта? Сможет ли Матрена попросить кого-нибудь написать пару строк детям? Они-то грамотные - поди, прочитают и сами.
Жаль, что так и не удалось выяснить у того чудища, куда он дел Дуньку. Но... ведь не убил же? Подсказывало материнское сердце, что жива старшая. Неужто обмануло, утешая?
Эх, где ты, дочка-русалка? Самая первая - как говорится, последняя кукла...
С остальными-то все понятно.
Нет, не сделал вихрастый Ваньке послабления, как обещал. Обманул. На прошлой неделе забрали сына в исправительный дом - аж на пять лет... Зато Витька, поди, уж поправился. Других мыслей Матрена не допускала.
А после того, как проговорился Ванька, когда упреки совсем допекли, она уже не так переживала и за младших. Не только длинноязыкая, но и на диво дрянная выросла средняя девка. Плохо, неправильно так думать, но зато дети с ней вряд ли пропадут. Уж выкрутится...
Когда вагон двинулся - фыркнул, заурчал, застучал - Матрена внезапно, помимо неотступной тревоги за свой болтливый выводок, ощутила и облегчение.
Слова судьи словно сняли камень с души.
И не важно, что ее наказали совсем за другое, к чему она отношения не имела и близко.
Матрена не была невиновна.
Когда в пьяной драке случайно порешили бочарника, его семье поначалу пришлось очень худо.
Приличную работу сыскать не вышло: в порядочные дома - да что там, даже в мастерские - не наняться. Детей на весь день не оставишь.
И чем только Матрена не занималась, чтобы свою ораву, в ту пору совсем мелкую да горластую, прокормить... Воровала по мелочам на базаре да в лавках. Да даже собой торговала. Ловили за все, в полицию водили с десяток раз.
А потом вдруг взял - да и выпал счастливый случай.
Соседка рассказала, что ее дочь - единственную прислужницу, что весь дом на себе тащила - выгнала хозяйка. Дескать, ни за что, ни про что. Это уж потом Матрена вызнала, что девка с кучером на конюшне баловалась как раз тогда, когда госпожа надумала туда заглянуть.
Матрена в тот же день отправилась в оставшийся без рабочих рук дом -да сразу и с нечистыми мыслями. Больно нужда заела.
Госпожа - пожилая, одинокая. Дети навещали редко. Зато золота - шкатулки ломились.
У нее были густые седые волосы почти до самых пяток. Матрена каждое утро укладывала их в высокую прическу, и лишь потом подавала чай - и уносила ночной горшок.
Она уже думала, что никогда не решится. Но...
Однажды Матрена пришла совсем рано, когда хозяйка еще спала. Дышала странно: то закрывала, то отрывала рот. Волосы, выпавшие из-под чепца, колыхались.
Матрена взяла подушку и держала до тех пор, пока слабая, точно котенок, костлявая госпожа не перестала дергаться.
Потом собрала все, что под руку попало - да и была такова. Схватила детей - и в тот же день в бега подалась. Скрылась, затерялась в толпе на другом конце города. Но на нервах язык не держала - вот дети все в точности и поняли... И не только старшие, как выяснилось.