Незабываемые дни
Шрифт:
— Ну, ладно! Не хочешь говорить о сыне, не говори… Но должна же ты знать, кто там еще из людей ваших с ними водится.
Старуха молчала.
Сипак, дрожавший и за свою собственную шкуру, переходил от угроз к просьбам:
— Христом богом молю тебя, скажи. Иначе худо тебе будет, и всем нам будет худо.
— Ты бога не трогай… — прошептала обессиленная и измученная Силивониха. — Никогда его у тебя не было за душой и нет… Вот он, твой бог… — еле заметным жестом она указала на Вейса. — Целуй его, лижи его сапоги, они же в нашей крови.
— Задушу, собственными руками задушу!
— Всех не задушишь… Найдется еще рука на твою собачью шею, живоглот!
— А, ты еще будешь угрожать мне? — И в припадке бессильной ярости бросился Сипак на беззащитную старуху, с бешеной злобой бил, топтал податливое неподвижное тело. И когда опомнился, заметил, что бил он уже мертвого человека.
Вспотевший, немного растерянный, он нерешительно подошел к Вейсу:
— Кажется, господин комендант, я убил ее…
— Ну ладно, ладно! Старайтесь! — отмахнулся от него Вейс. Сипак натянул на лицо какое-то подобие радостной улыбки, благодарности. Глаза его светились такой преданностью, такой готовностью броситься на каждого, на кого только моргнет глазом высокий немецкий офицер, что верный себе Вейс даже пришел в восторг, что-то хотел сказать Сипаку, повернулся к нему. По в этот момент раздался резкий перестук мотоцикла, немного погодя в комнату вошел рыжий ефрейтор из комендатуры Вейса, молча подал ему пакет. Брезгливо взглянув на людей, которые лежали в углу, избитые, изувеченные, Вейс медленно разорвал конверт, вынул бумагу, стал читать.
И тут все заметили, как сразу побелело его лицо, даже судорожно дернулась щека, пальцы крепко сжали бумагу. Ни на кого ни глядя, Вейс вышел из хаты. В сенцах он наспех шепнул на ухо Коху:
— На железной дороге несчастье… Кончайте скорее и поедем…
Солдаты засуетились возле хаты. Плотно затворили сенцы, принесли со двора старую доску, подперли дверь. Потом приволокли бидон с бензином, облили крыльцо, углы хаты. Вскоре чадные языки пламени взвились в углах хаты, перекинулись на крышу. Сухой деревянный сруб загорелся как свеча, пылал таким жаром, что солдаты и все, кто был здесь, отошли на несколько шагов подальше от хаты. Сквозь стекла закрытого окна все увидели, старика, который силился подняться с пола, все загребал рукой по подоконнику. Наконец, он поднялся вровень с окном, вцепился пальцами в раму, чтобы открыть ее. Кох не спеша достал револьвер, проверил его, медленно нацелился в окно, выстрелил. Зазвенели осколки стекла… Больше не показался старик в окне. Солдаты торопливо садились на грузовик.
Вейс отдал последнее приказание коменданту, взглянул еще раз на Сипака:
— Старайтесь, будет порядок!
Отряд Вейса спешно выехал из деревни. Около пылавшей хаты топали солдаты, по-хозяйски распоряжался лысый комендант. Сипак стоял на дворе, тупо уставившись в огонь, бездумно следя, как вихрились над крышей столбы искр, как кружили, опадали на землю рои серых пепелинок. Снял шапку, осмотрел ее, отряхнул, провел рукой по вспотевшему лбу. Вдруг бросился к коменданту, спросил его:
— Может, поднять людей, чтоб пожар не перекинулся на другие хаты?
Комендант удивленно посмотрел на него сквозь неподвижные телячьи ресницы. Его лицо искривилось в недоумевающую гримасу:
— У вас, мой староста, немного не хватает вот тут… вот тут! — Он повертел пальцами перед своим лбом.
И, подумав немного, сказал назидательно, искоса взглянув на Сипака:
— Пускай оно горит! Хотя бы все сгорело, нам не жалко.
Как подхлестнутый кнутом, Сипак задергался, кивая головой в знак согласия:
— Это правильно, господин комендант! Правильно! Я же и хотел это самое сказать.
— Ха! Он хотел это сказать! — презрительно процедил комендант, подмигнув белесым глазом своим солдатам. Те почтительно улыбнулись. И, подойдя ближе к Сипаку, комендант счел нужным сказать ему еще несколько слов, чтобы поучить его, этого недотепу:
— Вы волнуетесь, господин староста. Староста не должен волноваться. Староста должен иметь твердые руки, железные руки, — тут он притронулся к груди Сипака, — и железное сердце. А еще лучше, если этого сердца у него не будет. Нам не нужно иметь сердца.
— Это верно, господин комендант! Совершенно верно! Без сердца, господин комендант, без сердца!
— На этот счет у вас правильное мнение… — глубокомысленно произнес комендант и многозначительно посмотрел на своих солдат, чтобы лишний раз доказать им, какой умный и сметливый у них начальник.
Потрескивая, проваливалась крыша. С грохотом обрушились обгоревшие балки. Медленно догорала хата Силивона.
9
Операцию на железной дороге бойцы батьки Мирона задумали давно. Наскучило заниматься мелкими делами: разрушением мостов на шоссе и проселках. Тут уж работа порой шла как по графику… Но разрушение небольших мостов не давало особенных результатов. Их быстро восстанавливали, и движение на шоссе не прекращалось. Главной же коммуникацией, особенно после того, как был восстановлен железный мост в городе, стала железная дорога.
Уже несколько раз Павел Дубков наведывался на железную дорогу, все высматривал подходящее место, чтобы нанести больший ущерб гитлеровцам. И вот однажды ночью человек десять направились из лесу к железной дороге. Павел Дубков взялся пустить эшелон под откос без всякой взрывчатки.
Место было выбрано самое удобное. Железная дорога здесь сворачивала направо, закругление шло на высокой насыпи под уклон, в конце которого был мост через лесную заболоченную речушку. Никакой особой охраны в то время на железной дороге еще не было и подобраться туда было сравнительно легко. Осторожно, чтобы не наделать лишнего лязга, вытащили железными лапами костыли из одного рельса, развинтили и сняли замки на стыках. С нетерпением ждали появления поезда со стороны города. Опасались, что раньше пройдет поезд в обратном направлении. В последнем случае крушение не дало бы особого эффекта, так как, подымаясь медленно в гору, поезд не полетел бы под откос.
И вот, наконец, послышались сигналы отправления поезда со станции. Он шел из города. Отодвинув на несколько сантиметров в сторону конец рельса, люди спустились с железнодорожного полотна вниз, притаились в загодя облюбованном месте среди густых зарослей сосняка. По перестуку колес на стыках Павел Дубков еще заранее определил, что идет тяжело нагруженный товарный состав. Волнение людей нарастало с каждой минутой. Начало светать, посерели верхушки деревьев, но внизу еще густел сумрак, клубился туман над лощиной и поднимался рваными клочьями над речкой, над мостом.