Никита Никуда
Шрифт:
– Но ведь это естественно, - сказала Изольда.
– Столько лет минуло. Мир ужасно не тот.
– Нам многое известно из мира сего, - продолжал полковник.
– Мы вполне ориентируемся в современности. А в глобальном плане, может, даже лучше, чем вы, имея возможность подключаться к информационному полю впрямую, минуя живое общение и всякие СМИ. У мертвых есть тонкая, но односторонняя с вашим миром связь. А поскольку мы в некотором смысле тоже... того...не вполне были живы, то и нам это отчасти было доступно.
– Умершие даже оказывают влияние на цивилизацию, - сказал доктор.
–
– Я в этом уверен вполне, - сказал Смирнов.
– Каким образом влияют они?
– спросил Антон.
– Незаметно. Как ветер, видимый только по воздействию на объект, - сказал поручик.
– С вашими запоздалыми представлениями о мироздании вам так сразу будет трудно понять.
– В таком случае вы сами должны знать, где казна.
– Должны, - вздохнул полковник. Он сунул палец в дыру на тренировочном костюме и оттянул.
– Но не знаем. И хотя мысли о сходных понятиях имеют одинаковую длину волны, информация о казне оказалась почему-то от нас заблокирована.
– Но я тоже не знаю, где она, собака, зарыта.
– Знаете, - уверенно сказал доктор.
– Ваша генная память хранит. Надо только извлечь из нее это знание.
– И как вы собираетесь извлекать?
– С помощью науки и магии. Вколем укол. Обработаем бубнами. Оно и всплывет.
– Тогда мне-то было зачем умирать? Жил, любил эту жизнь. Радовался ей, как мог. А вы меня из этой жизни выманили, - упрекнул Антон.
– Надо было вас как-то на нашу сторону привлечь. Вряд ли, оставшись в живых, вы стали бы с нами сотрудничать. А теперь вы один из нас, - сказал доктор.
– Мы пытались так обойтись, без этого. Но связаться с вами не удавалось никак. Вы это как-то почувствовали, потому и ушли в запой. Но запой, видите ли, это маленькая смерть. И тогда-то и удалось ухватить вас за рукав. Заманить вас на кладбище. Пусть этот эпизод останется маленькой платой за грехи вашего дедушки. А еще нам нужно было, чтобы кто-нибудь рядом был, покуда земля тужилась, извергала из лона нас. Так сказать, восприемник.
– Выходит, вы знали, когда тряхнет? И мои гм... мои проводы к тому приурочили?
– Можете считать, что Бог нас предупредил. Знамение дал: мол, Я тряхну, и вы восстанете. Да и на вашем месте не переживал бы я так. Ничего страшного не произошло. Чтобы возродиться к новой жизни, надобно умереть. Существует ведь терапия сном. А это - терапия смертью.
– Вы все на нас сетуете: не сдержаны, мол, - сказал полковник.
– Воскресение - это ж повторное переживание травмы рождения. Мы, рожденные дважды, меняемся по отношению к самим же себе, прошлым. И не всегда в лучшую сторону.
– Я и по себе заметил.
– Да и на душе наржавело за столько лет. Но с другой стороны, прошлое - это ваше чрево, нельзя стряхнуть его полностью. Из какого чрева вышли, такими и жить. Чем больше в нем негативного, тем несчастней твое настоящее, ибо оно складывается из настроения текущей минуты и из опыта настроений всего прошлого.
– Даже на том свете, - сказал Антон, - выбирают золото. А я думал, что там иные предпочтения.
– Все не так однозначно, Антуан, - сказала Изольда.
– Предпочтения действительно иные. Но и на этом свете есть незавершенные дела. Не всем удается умереть, правильно рассчитав земные сроки. Иногда нас настигает нежданно.
– И каковы же ваши дальнейшие? Как вы предполагаете распорядиться казной?
– спросил Антон.
– Я должен знать, прежде чем буду подвергнут магии.
– Пустим на благое дело, - сказал доктор.
– Но поскольку каждый благое понимает по-своему, то решили мы кассу меж нас поделить. Я думаю, финансировать Общее Дело, которое теоретически мой однофамилец Федоров обосновал, а я, как видите, уже начал воплощать практически. Продолжить научные изыскания по этому вопросу. Матросу, очевидно, хотелось бы заняться обустройством России. Полковнику - тоже, но на свой лад. Изольда...
– Ах, я не знаю пока, - сказала Изольда, слегка покраснев и похорошев от этого.
– Поручик хочет стать знаменитым, прославить собой Россию, но пока тоже не знает как. А вы, штабс?
– К...к...к...
– попытался выдавить из себя Павличенко обрывки аббревиатур.
– 'Катюши' устарели и списаны, командир, - сказал матрос.
– Разве что экскурсоводом в музей 'катюш'. Только непонятно, как он будет проводить экспозиции, страдая запором речи.
– Сколько там, все таки?
– спросил Антон.
– Сколько бы ни было - это шанс, - сказала Изольда.
– Один шанс на шесть персон, - буркнул матрос.
– На семь, - сказал Антон задумчиво.
– Так сколько?
– Поделив на шесть с плюсом, получаем семь с хвостиком. Огромная сумма. На две революции хватит, - воодушевился матрос.
– Хотя методом исключения искалеченных могли бы долю повысить.
– Зачем тебе столько доль?
– Новых русских буржуев тряхнуть. У них сейчас самый жор. Растормошим Ворошилова, разбудим Буденного. Мировой пожар раздуем. Антоха, во главе эскадрона пойдешь?
– Он у нас своеобразный матрос, - сказала Изольда.
– Последний герой гражданской войны
– Таковы мои убеждения и внутренний долг.
– А потом?
– заинтересовался Антон.
– Деклассируем и все поделим. Их дело нагуливать мясо да растить шерсть.
– А не жалко будущих жертв?
– Мы и сами все жертвы. Жертвы требуют жертв. Сколько мы их уже деклассировали.
– А потом? Надолго ли хватит?
– И потом. За это время новые вырастут и жирком обрастут. Так и будем двигаться от революции к революции. Революция - реанимация - реставрация - революция. Здесь мы расходимся с Троцким, мечтавшим о перманентной. Страна сейчас реанимировалась кое-как и находится в периоде реставрации. Взгляните на их города-ульи, где живут и носят им нектар миллионы трудолюбивых пчел, соты их полнятся. Самое время качать мед.