Никто
Шрифт:
Анненский.
– - Хорошо, Дина, купили и купили.
Дина Валентиновна.
– - От Паши одни убытки, я зашла на кухню, а она молоко упустила и вонь по всей комнате.
Анненский.
– - Ты уж сама её пожури, Диночка, я занят.
Дина Валентиновна.
– - Уже пеняла ей. Кеня. Ты опять не надел шлепанцы!
Анненский (иронично). – - Боюсь, что система доктора Кнейпа мне не поможет. Я вообще не могу представить, что халат и шлепанцы на босу ногу могут что-то излечить. Вздор всё это, глупости! От этого можно только простыть и заполучить чахотку, особенно в нашу петербургскую погоду. Посмотри, сегодня с утра льет дождь, зябко, в постели сыро.
Дина Валентиновна.
– - Ты меня расстраиваешь! Отчего ж Арефа не разжег камин? Сейчас пойду, скажу!
Выходит. Анненский пытается сосредоточиться. Дверь снова отворяется и вновь входит Дина Валентиновна.
Дина Валентиновна.
– - Да, чуть не забыла, принесли почту. Подать её сюда или после почитаешь?
Анненский (со вздохом).
– - После, Диночка, после.
Дина Валентиновна.
– - Надо полотеров нанять -- в зале полы не натерты и выглядят скверно, весьма скверно. Прошлый раз ты нанимал. (Смотрит на Анненского, но тот молчит). Придется теперь мне (вздыхает). После них такой ужасный запах -- нужно дом долго проветривать иначе гостей не принять. Сегодня будет Платон с твоим любимым внуком Валентином. Не знаешь, отчего Ольга не приедет?
Анненский.
– - Ума не приложу! Верно, нездоровится.
Дина Валентиновна , в нимательно посмотрев на него , в ыходит из комнаты.
Анненский (сам себе).
– - Ольга теперь не скоро появится. Тяжело мне, да и ей смотреть друг на друга. Осень за окном, осень в наших чувствах... Ольга никогда не любила осень: холодное серое небо, угрюмый листопад. Ей казалось, что она слышит звуки, когда листья падают на землю. Тук-тук, так-так. Словно пальцы дождя лениво барабанят по стеклу. Как же теперь без неё? Сердце сегодня опять ноет (трёт себе грудь и немного сползает в кресле вниз).
Голос Дины Валентиновны из – за двери "Кеня, Кеня!" Дверь открывается вновь входит Дина Валентиновна.
Дина Валентиновна.
– - Ты не принял лекарство сегодня. Что с тобой? Ты почему так сполз, тебе плохо?
Анненский.
– - Пусти меня, я хочу лечь на ковер у кресла и закрыть глаза. Мне все надоело, я дико устал. Пусти!
Дина Валентиновна.
– - Ну-ка прекрати хандрить! Сядь прямо и выпей лекарства! Давай, Кенечка, садись! (подтягивает его наверх).
Анненский выпрямляется и пьет лекарство.
Ну, вот! Молодец, голубчик!
Арефа вносит поленья для растопки, кладет возле камина, затем выходит.
Я тебе еще хотела сказать. Мне приснился сущий кошмар сегодня ночью, мертвецы отравленные: мужчины и женщины. Дачный дом и они лежат вповалку. Лиц не разобрать, совсем. Не знаю к чему это? Такой ужас! Надо пасьянс раскинуть.
Анненский (слабо, приходя в себя).
– - Да, Дина, иди, раскинь карты.
Дина Валентиновна.
– - Может в сонник заглянуть?
Анненский (с появившимся раздражением).
– - Я тебе попрошу, не мешай мне всякой чепухой! Сколько же можно!
Дина Валентиновна (тоже с раздражением).
– - Вот ты всегда так! Когда я тебе говорю о чём-то, ты меня не слушаешь! Я тебе мешаю! Всегда мешала! Думаешь, я не знаю про твои интрижки за моей спиной?
Анненский.
– - Дина, что вздор? Какие интрижки, я решительно не понимаю о чём речь? С кем?
Дина Валентиновна.
– - Знаю, знаю с кем!
Дина Валентиновна уходит, хлопнув дверью.
Анненский.
– - Что за день сегодня! Положительно не дадут заниматься. Нет, надо было ехать в Департамент!
Открывается дверь, входит, почти вбегает Валентин.
Сцена V II .
Кабинет Анненского.
Валентин.
– - Папа? Маковский не хочет печатать твои стихи.
Анненский.
– - Как это не хочет? Мы с ним договорились.
Валентин.
– - Он намерен печатать Черубину де Габриак во втором номере, говорит, что Волошин там поместит свой мистический гороскоп, посвященный ей. Он сказал, что написал письмо тебе, оно, должно быть, в почте. Я просил Арефу его принести.
Анненский.
– - Черубина? Но причем Черубина -- ума не приложу! Её стихи... Красивые, правильные, но что-то в них не то. Я еще не понял что, не разобрался, да и недосуг было за моими занятиями.
Валентин.– - Папа, ты не знаешь, я тебе не сказал сразу -- все, положительно все от неё в восторге. Все в нашей редакции! Вячеслав Иванов сказал, что он её стихов веет мистическим эросом. Гумилев читает отдельные строчки и повторяет их, словно безумный. А особенно она нравится Волошину.
Анненский.
– - Это чёрт знает что, какое-то безумие!
Пауза.
Валентин.
– - У меня закралось подозрение, что Сергей Константинович тайно влюблен в эту даму. Он жаждет с ней встречи и боюсь, что твои стихи могли быть принесены в жертву этой романтической увлеченности.
Анненский.
– - Какая глупость! Боже, какая глупость!
Входит Арефа в белых перчатках и с серебряным подносом. На нем письмо.